Своим новым заместителем я назначил Николая Водорезова. Бойцы к новому назначению отнеслись спокойно, не задав ни одного вопроса. Степаныч старался держаться как ни в чем не бывало. Дескать, командир всегда прав, если командир не прав, смотри первый пункт. Мне же захотелось некоторое время побыть одному. Я поднялся чуть выше лагеря, уселся на камень. Думать ни о чем не хотелось, но мысли в голову лезли одна за другой. Кто формировал отряд? Если Леонтьев, то ему крайне невыгодно, чтобы в отряде были распри до выполнения задания, то бишь захвата Никанорова-Анда. Потом, безусловно, нас всех должны были ликвидировать боевики, что вели поиски внизу и с помощью вертолета… Вопросы, вопросы. Неожиданно голова моя прояснилась. Получалось, что воюем мы не за правое дело, а за коммерческий интерес каких-то Глушковых. Воюем против такого же офицера, чье предательство никем не доказано. Ну сбежал мужик в Африку, так от всего случившегося в стране только в такую глушь и бежать. И в разведгруппе моей Упырь…
Как не хочется кого-либо подозревать. А ведь я не мальчик, почти сорок лет на белом свете прожил. Многое было, многое повидал. Еще когда боксом занимался, знал немало парней, что больше всего на свете боялись потяжелеть на два-три кг. Потому как тут же переходили в другую весовую категорию и могли сойтись в поединке с более сильным и тяжелым соперником. В своей же категории они имели максимальный вес, и соперники им зачастую попадались и ростом поменьше, и комплекцией пожиже, что в боксерском поединке играет не последнюю роль. Мне многие откровенно завидовали – рост для моей весовой категории у меня был довольно высокий, руки длинные, а вес небольшой. Так что даже в таком честном виде спорта, как бокс, и то можно найти лазейку, выйти на поединок с заведомо более слабым противником. В том же Рязанском училище ВДВ. Казалось бы, гвардия, элита! А ведь и наушничество было, и стукачество, и подлость. Мелкие, правда, но были. А уж в «горячих точках» я на такое насмотрелся! Ничему уже, казалось бы, удивляться не должен. И вот все равно, сижу сейчас, глаза закрыл, на душе муторно. Не могу, не хочу сослуживцев своих подозревать. А ведь никуда теперь не денешься. Выход один – выполнить задание. Потом видно будет… Как-то по-дурацки все. Я точно рожден для войны, запрограммирован на нее и ни на что другое. Ни жениться по-человечески не удалось, ни что-то иное в гражданской жизни найти для себя. Была, правда, у меня племянница Наденька. Когда ей восемь лет было, мы с ней сильно сдружились, она ко мне часто приходила, вопросы любила задавать. Про животных там разных, про море, про то, как в старину жили, и про прочие интересные вещи. А я все дела откладывал и часами мог Наденьке обо всем этом рассказывать. Гулять ходили вместе, в лес, на речку. Так лет до двенадцати дружили мы с Наденькой. А потом она выросла, другими вещами стала увлекаться, про зверей слушать ей стало неинтересно. И забыла про меня Наденька. Хорошо раз в год с днем рождения поздравит. По телефону. Сейчас ей уже пятнадцать, а я два с половиной года ее не видел. На улице встречу, могу не узнать… А вообще все в этом мире относительно. Кто-то воюет, кто-то при собственной толстой бабе на диване валяется и водку глушит. Степаныч как-то рассказывал очень такой забавный случай. Когда он служил в Афганистане, в составе сороковой армии, в десантном полку случился факт дезертирства. Гвардии рядовой Иванов сбежал из части и сумел пробраться на территорию посольства США. Сообщил тамошним посольским, что хочет стать гражданином свободной страны, то есть Соединенных Штатов. Посольские поинтересовались, что толкает солдата Иванова на такой шаг, и солдат Иванов чуть не со слезами пояснил, что его замучили старослужащие, то есть «деды». Как замучили? Да по-всякому – пол заставляли мыть, дембельский альбом оформлять и читать вслух по десять раз на дню похабную дембельскую сказку. Сказку эту все, кто служил в Советской армии, помнят назубок: