Еще бы не помнить. Когда Берия пришел в органы в тридцать восьмом, во многих делах были такие же зияющие дыры. И только когда после кропотливой работы выяснили, что было на месте уничтоженных протоколов, Берия понял, как прав оказался Сталин и как близко они тогда стояли к перевороту. Если это так и сейчас и если Виктор раскопал заговор, то его нельзя не только выпускать, но даже допрашивать один на один, чтобы не спугнуть заговорщиков. Да ему даже улыбнуться на допросе нельзя – одна улыбка, и до завтра он может не дожить.
– Собирай материал на Игнатьева, готовь арест, – сказал Берия. – Абакумов и его ребята пусть пока сидят. Ничего с ними не станется, потом извинимся, скажем, такой была оперативная необходимость.
– А как их держать, если дело развалилось?
– Я найду что сказать, – фыркнул Берия. – А ты потом прокомментируешь. Мы с ним после войны все время ругались. Смелый он очень стал, пер вперед, как танк, мне своей бдительностью все время мешал работать. Вот и шепнешь кому надо, якобы я с ним старые счеты свожу.
– Может, жену выпустить? – неуверенно спросил Богдан..
– И жена пусть посидит. Чем она лучше других? Другое дело, что закон этот давно отменять надо. Ничего, два года терпели, потерпят еще два месяца…
Берия назначил встречу с Абакумовым через день. Не так и не о том ему хотелось бы говорить с Виктором, о чем он собирался, но присутствие нескольких заместителей и начальников управлений сковывало, словно кандалами: среди них находился как минимум один человек Игнатьева, а может быть, и не один. Нельзя, чтобы те, кто стоит за бывшим министром, поняли его истинное отношение. Ошибка здесь слишком дорого стоила.
Снова тот же кабинет на Лубянке, что и пятнадцать лет назад, тот же невысокий столик и два кресла. Однако теперь Берия остался на своем месте за столом. Он сидел и молчал, глядя на человека перед собой. Сперва он решил было, что перепутали и привели не того арестованного, и лишь вглядевшись профессионально, догадался по еще сохранившимся приметам – того самого. В этом изможденном до последней степени человеке невозможно было узнать статного красавца генерала. Какие бы между ними ни были отношения, держать его в тюрьме без вины даже лишний день – преступление. Лишь теперь он понял окончательно, что происходило в МВД в последние полтора года, а заодно и каким подлецом себя выставляет – а что поделаешь?
Лаврентий раскрыл папку и сухо, холодно стал задавать обычные рутинные вопросы по делу. Абакумов отвечал, не глядя на него, так же сухо и равнодушно. Ни на что не жаловался и ни о чем не просил. Наконец они закончили. И тут сзади к Виктору подошел Богдан и положил перед ним на стол письма, спросив: