Он сделал паузу, ожидая ответной реплики, однако Берия молчал. Тогда Руденко взял со стола несколько листов бумаги.
– Вам предъявляются показания Лозгачева, помощника коменданта дачи в Кунцево. Зачитываю: «В воскресенье, в 22.30, пришла почта на имя товарища Сталина. Я направился к нему. Заглянул в кабинет, в ванную комнату, в большую столовую, но нигде его не обнаружил. Вышел в коридор и обратил внимание на открытую дверь в малую столовую. Заглянул туда и увидел товарища Сталина. Он лежал на ковре около стола, как бы облокотившись на руку. Я побежал к нему, спросил: „Что с вами, товарищ Сталин?“ В ответ услышал „дз-з-з“ и больше ничего. На полу валялись карманные часы и газета „Правда“, на столе бутылка минеральной воды и стакан. Я быстро по домофону вызвал Старостина. Мы положили товарища Сталина на диван и укрыли пледом. Старостин позвонил министру государственной безопасности Игнатьеву, но не нашел его. Тогда стали звонить Берии. Дозвонились, изложили тяжелое состояние Сталина. Он сказал: „О болезни товарища Сталина никому не звоните и не говорите“, – и положил трубку.
Мы стали ждать. В три часа ночи зашуршала машина. Я полагал, что это врачи приехали, но это был Берия. Он прошел в зал. Встал поодаль от больного Сталина, который в это время захрипел. Берия сказал: «Ты что, Лозгачев, наводишь панику и шум? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Нас не тревожь и товарища Сталина не беспокой». Встретив в коридоре охранника Старостина, Берия устроил ему разнос: «Кто вас, дураков, к товарищу Сталину приставил? Вы недостойны работать у него. Я еще вами займусь!» Утром 2 марта Берия приехал на дачу снова и приказал, чтобы мы всем говорили, что товарищу Сталину стало плохо утром, а о его ночном посещении никому ни слова». Ну, и что вы на это скажете, подследственный?
Странное спокойствие все не уходило. Берия поднял голову, взглянул на прокурора, улыбнулся и сказал:
– Ничего! Я узнал, что хотел. Как я уже говорил, то, что обещал взамен, передам майору Короткову на следующем допросе. Так и скажите Никите. А что касается этого бреда… я ведь еще не забыл, кто приезжал в Кунцево вечером первого марта. И не я один знаю. Поэтому посоветовал бы не тиражировать эти показания, может получиться конфуз…
– …У вас есть гривенник? – спросил Молотов.
Идея позвонить по телефону-автомату была хорошей идеей. Перед тем как идти к Меркулову, надо было убедиться, что тот дома. Правда, министр госконтроля до сих пор формально считался больным, а фактически находился под домашним арестом, но нужно ведь учитывать и закон подлости: как раз для такого случая его куда-нибудь обязательно выдернут. Звонить с дачи Маленкова тоже было нельзя: телефоны наверняка прослушиваются, и узнав, в чем дело, Меркулова успеют убрать из дома. Автомат же стоит на соседнем углу, и успеть увезти его будет мудрено, а при Молотове никто этого сделать не решится, Вячеслав Михайлович даже конвою может приказать подождать на лестничной площадке. Нет, идея была отличная, а вот гривенника у него не оказалось. И у Короткова, как назло, тоже. Кончилось тем, что монету дал шофер.