— Умывайся, — сказала Елена, — сейчас будем ужинать.
Ванную, как и всю квартиру, Елена содержала в безукоризненном порядке: с полочек улыбались многочисленные бутылочки, пузырьки с лосьонами, кремами, нежил взор голубоватый отсвет кафеля. Петр Харитонович ополоснул руки, умаслил кожу женьшеневым бальзамом.
Сев за стол, улыбнулся жене:
— Мне сегодня Василек в бане сказал, что я у тебя под каблуком. А ты как считаешь?
Елена подала ему жаркое, пододвинула поближе хлеб, салат на фаянсовом блюде. При этом вид у нее был сумрачный. Она всегда и все делала сосредоточенно, будто совершала жертвоприношение. За много лет совместного проживания не было случая, чтобы она не спросила у мужа перед сном, почистил ли он зубы.
Слегка обескураженный ее молчанием, Петр Харитонович развил тему:
— Все-таки в чем-то, как все бабники, он ущемленный человек, ты не находишь? Обделенный чем-то. Отношения мужчины и женщины низводят до скотского уровня. А как же, я его спрашиваю, любовь? Тонкие чувства?
Проходили годы, а желание казаться при жене поумнее, поосновательнее никогда не покидало Петра Харитоновича.
Она смотрела на него с холодным, жестким любопытством.
— Тебя действительно волнует, кто у кого под каблуком?
— Да нет, это я к слову. По-моему, лишь бы люди любили друг друга, все остальное ерунда.
— Да, ты прав. Но нас трое.
— Что ты хочешь сказать?
— Нас трое, и мы оба с тобой под каблуком у Алеши. Это тоже, возможно, ерунда, если бы не одно обстоятельство. Хочешь знать какое?
— Какое?
— Он нас с тобой давно за людей не считает. Мы для него нечто вроде… вроде… прислуги. Или хуже того, быдло, чернь.
— Ну зачем ты так? — Петр Харитонович с удовольствием разжевал и проглотил сочный кусок горячего мяса. Запил стаканчиком «Боржоми». Он не принимал близко к сердцу заскоки сына. Ну да, Алеша бывает заносчив, скрытен, бывает и хамоват — это все брожение молодости. Пройдет.
— Он меня сегодня по-настоящему напугал, — сказала Елена.
— Чем?
Оказалось, ничего особенного: послал мать на три буквы.
— То есть как?
— А так. Я спросила, почему он вечно молчит, дичится, ну, он и отправил.
Елена рассказала о печальном происшествии без обиды, скорее, с недоумением, и это было правильно: зачем раздувать из мухи слона. К сожалению, и оставить инцидент без последствий было бы непедагогично. Оба это понимали. Петр Харитонович вздохнул, отставил подальше тарелку.
— Что ж, зови мерзавца.
— Только держи себя в руках.
Сын встал в проеме кухонной двери, поощрительно глядел сверху вниз на отца с матерью. Был он красив, светел, своенравен — в небрежной позе бездна очарования. В кого он только уродился, вот бы что хотелось знать.