– Нет, Гарретсон, это было вчера. А сегодня мне нет до тебя дела.
Он должен был бы чувствовать облегчение. Совершенно очевидно, что нелепая страсть, которую они ощутили друг к другу – вопреки всякой логике, вопреки всему, что их разделяло, – отгорела для Эммы Маллой.
Все это было прекрасно, просто прекрасно… Вот только ему-то не удалось покончить с этой историей. Может быть, на этот день, но отнюдь не навсегда.
Такер сел и свесил ноги с нар. Он с трудом удержался, чтобы не застонать. Как обычно, настоящая боль пришла не сразу, а много позднее побоев. Теперь болела каждая косточка, каждая мышца, каждая связка. Где-то ныло, а где-то дергало или слабо, но неприятно пульсировало, и можно было с легкостью определить, куда пришелся каждый удар. Впрочем, боль могла подождать. Эмма собиралась уйти, и не ясно было, увидятся они еще когда-нибудь или нет.
– Может, увидимся как-нибудь? – вырвалось у Такера, и в ту же минуту он почувствовал себя круглым идиотом.
– Это еще зачем? – осведомилась Эмма тоном, способным заморозить и эскимоса.
В глазах ее что-то мелькнуло на одно мгновение – и исчезло. Теперь они выглядели, как два кусочка бирюзы в глазах прекрасной языческой статуи.
– Все было лишь для того, чтобы перебеситься, не так ли? С этим покончено. Так мы договорились.
Эмме хотелось, чтобы Такер бросился к ней, схватил ее в объятия так грубо, как только пожелает, и сказал, что не отпустит ее, что все только начинается. Тогда ужасная пустота в душе исчезнет, сомнения развеются и вернется все то, во что она поверила на несколько часов.
Но он лишь молча смотрел с обычным своим непроницаемым видом.
– Что ж, прощай, – пробормотала девушка и повернулась к двери прежде, чем на глаза навернутся слезы.
– Любой договор можно пересмотреть, – послышалось за спиной.
Она оглянулась. Такер стоял теперь возле нар с задумчивым и несколько настороженным видом. На нем были только брюки, ничего больше. Она в отчаянии смотрела, как солнечные лучи пронизывали его спутанные волосы, золотили поросль на груди… И небо за окошком не могло соперничать с синевой его глаз. Вот только небо было приветливым, а глаза Такера – упрямыми и холодными. Они не всегда бывали такими, теперь она знала это. Совсем иначе он смотрел на нее на их импровизированном ложе страсти, когда они сплетались в объятии, которое было естественным, как дыхание. Ей казалось тогда, что можно утонуть в его глазах, в его любви…
Девушка резко оборвала неуместные мысли. Это была слабость, не более того, заставлявшая хвататься за соломинку. Что надеялась она прочесть во взгляде Такера? Сомнения в том, что страсть, которую они разделили, поставила точку на их влечении друг к другу? Надежду, что само это влечение не было ошибкой.