В глазах Старухи заблестели довольные искорки. - Видимо, придется отправить тебя полоть сорняки, раз со стиркой у тебя ничего не получается.
- Ты уклоняешься от темы, - заметила Фиби.
- Ты тоже, - ответила Старуха. Остаток дня Фиби провела в огороде, надев на голову широкополую соломенную шляпу, которую дала ей Старуха, и, когда ее наконец позвали ужинать, так утомилась, что не могла есть. Она с трудом взобралась по лестнице, чувствуя боль во всем теле, стянула юбку и блузку и с жалобным стоном повалилась на кровать. Даже веки ныли, и она закрыла глаза, надеясь затеряться в исцеляющем забвении сна.
- Все болит! - пожаловалась Фиби, когда услышала, как открылась и снова закрылась дверь ее комнаты. Она хотела, чтобы Старуха знала о ее страданиях и ощутила свою вину. - В ваше время уже изобрели конский линимент?
В ответ молчание. Фиби открыла глаза. Около кровати стояла не Старуха, а Симона. Однако на этот раз на ее хмуром лице было написано изумление, а не ядовитая неприязнь.
- Покажи мне свою ладонь, - сказала она.
Фиби села на кровати, но не спешила выполнить просьбу Симоны.
- Мне бы хотелось, чтобы ты постучала в следующий раз, когда решишь зайти, - заметила она.
Симона протянула руку, сжала сильными смуглыми пальцами пальцы Фиби, покрытые волдырями, нагнулась и всмотрелась в ее ладонь. Она что-то пробормотала, и на ее глазах выступили слезы.
Фиби высвободила руку. Она почувствовала симпатию к себе со стороны Симоны и еще зарождающуюся дружбу.
- Короткая линия жизни, что ли? Симона отвернулась, зажав рот рукой, и, подойдя к окну, посмотрела на море. Фиби не нужно было спрашивать, чтобы понять: женщина ищет взглядом корабль Дункана и тревожится за его жизнь. Она и сама тревожилась и скучала без него, хотя не имела на это никакого права. Фиби поднялась с кровати, но не стала подходить к Симоне.
- Он вернется, - сказала она.
- Да, - ответила Симона после паузы, не оборачиваясь к Фиби. - А ты тут будешь поджидать его.
Сердце у Фиби всегда было добрым, и оно заныло при этих словах. Не за себя, а за эту женщину, которая, по молчаливому согласию, перестала быть ей врагом.
- Дункан вовсе не любит меня, - сказала Фиби, чувствуя обязанность все объяснить. - Он думает, что я шпионка.
Симона наконец отошла от окна и, хотя держалась поодаль, посмотрела в лицо Фиби.
- Он женится на тебе, - сказала Симона с достоинством и гордостью, без вражды. - У вас родится много детей. Но он будет приходить и в мою постель, и я тоже рожу ему дочерей и сыновей не меньше, чем ты.
Фиби чувствовала себя настолько не на своем месте, насколько это вообще возможно. У нее не было никаких причин полагать, что она долго пробудет в восемнадцатом веке, или в своих видениях, которые сейчас окружали ее. Дункан нравился ей, но она не любила его и не требовала от него клятв верности. В сущности, ей казалось, что он едва выносит ее присутствие. Самым разумным выходом будет исчезнуть. Но в одном Фиби была уверена: если она когда-нибудь снова выйдет замуж, то ее муж, будет ли это Дункан Рурк или кто-либо еще, никогда не окажется в постели другой женщины. Она достаточно испытала подобных унижений в браке с Джеффри.