- Я останусь и буду ублажать тебя, - тихо предложила она.
Дункан заметил, что другая служанка ушла ни для кого не было секретом, что он бессчетное число раз находил утешение в объятиях Симоны. Дункан жаждал того, что она с такой готовностью предлагала ему, стремился к освобождению и моральному, и физическому, которое дал бы ему такой союз. Но он хотел быть с другой женщиной, женщиной, которой он не решался доверять. Фиби.
- Уходи, - сказал он вежливо, но твердо. - Вода остывает.
Прекрасные миндалевидные глаза Симоны вспыхнули от страсти и еще какого-то чувства, которое он не удосужился определить.
- Ты хочешь ее! - бросила она яростным, полным горечи шепотом. - Взгляни на ее волосы, она похожа на мальчишку! Капитан, может быть, у тебя изменились вкусы?
Усталый разум Дункана наполнила ослепляющая, раскаленная добела ярость, и только огромным усилием воли он сдержался и не ударил Симону по щеке. Он, даже в гневе никогда не поднимавший руку на женщину!
- Убирайся, - пробормотал он. - Больше ты не услышишь от меня ни слова.
Она смотрела ему в лицо, и Дункан видел в ее глазах сожаление и невыносимое страдание. Он был тронут, но не пошевелился и не произнес ни звука. Они не давали друг другу никаких обещаний, но Симона доставляла ему удовольствие и сладкое, обжигающее забытье, без которого он, наверное, не мог бы жить.
Симона попыталась что-то сказать, но оборвала себя. Всхлипнув, она повернулась и выбежала из комнаты.
Дункан запер за ней дверь, допил бренди, налил еще бокал и снял одежду. Вода в ванне была уже чуть теплой, но он с удовольствием погрузился в нее. Хотя он чудовищно устал, но не решался закрыть глаза, чтобы не увидеть, как падают его люди, как Алекс истекает кровью на палубе захваченной «Индийской королевы». Алекс молчал, но Дункан, хорошо знавший его, слышал вопли боли, которые сдерживал его друг, и ему самому хотелось кричать.
Наконец Дункан допил бокал до дна, вымылся, вытерся полотенцем и за это время еще трижды наливал бренди из графина. Надевая свежую одежду, он был уже слегка пьян, но чувствовал скорее благодарность за такое бесчувственное состояние, чем сожаление. Его отец был прав, размышлял Дункан, сидя на краю кровати и натягивая ботфорты. Если такое место, как ад, существует, то Дункан Рурк рано или поздно попадет туда.
Когда Дункан шел по коридору в заднюю часть дома, в тихую комнату, где лежал Алекс, любому случайному наблюдателю показалось бы, что с ним не происходит ничего особенного. Он сам, однако, знал, что плохо держится на ногах и, если бы сейчас пришлось сражаться, ему бы запросто перерезали глотку. Он остановился у двери комнаты, жалея, что не может молиться. Но, увы, он был отступником и бунтовщиком, и, хотя не утратил веры окончательно, его нельзя было назвать добрым христианином. Дункан не стал ни о чем молить, потому что был уверен, что на небесах его не услышат.