– Героем! – заявляет Кара. – И любому, кто посмеет хоть заикнуться… – и за нож свой хватается.
– Давайте, – говорю, – вот на чем сойдемся – если вы мне докажете, что я во всем том и этом мире один-одинешенек темным гадом остался, а все остальные – сущие ангелы, только что без нимбов, – я в тот же момент из вот этого пистолета пулю в висок пущу, сам, чтобы ангелочки крыльев не замарали. Но не раньше.
Дедок на меня странно как-то так глянул.
– Вижу, – говорит, – что вы и в самом деле искренне верите в то, что говорите.
– Поправочка. Верить – это все-таки больше к отцу Иллирию, по его части. А я, если что говорю, – знаю! Что все должно быть именно так, а не иначе, и точка!
Верить и знать – это, как говорил рядовой Свиристелкин, две большие разницы. Вот я, например, верю в победу коммунизма и даже иногда дожить до этого надеюсь. А знать… Когда нас в 41-м танки утюжили, когда в 42-м в степи огнеметами выжигали, когда мы в 43-м сквозь битый снарядами лед продирались… И когда нас на том островке шестиствольные с болотной тиной смешали – все это время мы не верили, а знали, что придет день… Зимний, весенний, летний… Придет день, когда отгремят последние выстрелы и наступит тишина. И весь мир будет вслушиваться в эту тишину и с огромным трудом верить, что она наконец настала.
Зеленого аж отшатнуло от костра.
– А что вы… – начинает.
Но тут уж у меня терпение накрылось. Сколько ж думаю, можно с этим прохожим лясы за жизнь точить. Этот странничек, мать его за ногу, чистой воды провокатор. А мне, между прочим, завтра в бой идти.
Встал я. «ТТ» у меня в руке уже был, так что я просто курок взвел – хорошо так щелкнуло, боровичок враз осекся и на пистолет уставился.
– Вот что, – говорю, – я, конечно, как говорил сержант Николай Аваров, дико извиняюсь за негостеприимство, а только шли бы вы, дедушка… степью.
– Я настолько мешаю вам? – осведомляется зеленый.
– Да как вам сказать, – задумчиво так говорю. – В общем-то, не очень, но вот только чем больше мы тут беседуем, тем больше возникает у меня желание – отвести вас на пару шагов от костерка, да и пристрелить.
– За что же, позвольте узнать?
– Да вот за это самое, – поясняю. – За провокационные разговоры.
– Что ж, – вздыхает странничек. – Раз уж в ход пошли подобные аргументы… – и начинает подниматься.
– И ножками получше перебирайте, – напутствую. – А то как подумаю, что вы еще кому-нибудь эту пудру на мозги сыпать начнете, – пальцы так за пистолетом и тянутся. Сами по себе.
– Что ж, – снова вздыхает. – Тогда позвольте откланяться.
И исчез. Не ушел, не даже отпрыгнул, а просто взял да и сгинул, словно и не было его.