Мода на самозванцев-Клаусов исчезла совершенно, зато появилось множество Гагенов-самозванцев, каждого из которых сопровождала малая или большая компания приверженцев – смотря по таланту и удачливости очередного вождя.
Случайные люди в разных укромных местах (часовнях, заброшенных замках и старых развалинах) видели распахнутый Портал Адальберта, некоторые даже сумели разглядеть печальный силуэт расстроенного Хрониста, однако, в силу множества хорошо укоренившихся предрассудков, одни приняли его за дьявола, а другие – за явление неупокоенной тени императора-мученика. Петрус Фламиникус, ученый заклинатель духов, опробовал на потустороннем пришельце только что составленную самоновейшую магическую формулу призывания, связывания и подчинения, но вынужден был в смущении отступить, когда призрак Адальберта ответил обидными словами на хорошей латыни, сопроводив их дерзкими, распущенными жестами и, возможно, опасным заклинанием на непонятном языке.
Брожение умов достигло высшей точки. Хотя номер года выдался неподходящий, проповедник Роккенбергер вещал о конце света. Находились те, которые ему верили.
В этой сумятице событий никто не обращал внимания на человека, который, изредка и ненадолго останавливаясь в уцелевших трактирах, день за днем с упорством одержимого скакал на восток. Усталость уже наложила на лицо путника отпечаток, подобный тонкому слою серой пыли, бился за плечами поношенный, потрепанный непогодой плащ. Путника нес поджарый жеребец с длинным хвостом. На нечастые вопросы об имени, незнакомец назывался Людвигом, и не находилось людей, которые бы захотели узнать что-то еще.
Беженцы переполняли дороги Империи. Фирхоф ловил на себе взгляды – равнодушные, словно вскользь задевшее случайное прикосновение, тяжелые – преисполненные ненависти, готовой излиться на первого встречного, женские – порой с оттенком робкой и жалкой попытки обольщения, пустые – сломленных горем людей, потерянные, голодные, равнодушные, дерзкие, всякие. Бывшего министра Империи не узнал никто.
До Фробурга он добрался к середине весны, ворота, наглухо закрытые, сдерживали разбредшуюся от отчаяния по полю толпу беглецов.
– Отворите! Пустите нас, уэстеры идут!
– Мы голодаем! Дайте хлеба.
Стража не отвечала, избегая даже брани. Еще через два дня на главной башне взвился черный флаг – страшный и понятный всем знак чумы. Толпа поредела, но кое-кто усомнился:
– Магистраты специально приказали вывесить эту тряпку…
Людвиг безучастно окинул взглядом неприступные стены и повернул коня на юго-восток. Весна в этом году кончилась раньше обычного и лето не в срок вступало в свои права – дул теплый упругий ветер с юго-запада, земля подсыхала, но мало кто думал о севе. Нежно-изумрудный ковер травы вытаптывали и пожирали отощавшие кони. Крошечные листья проворно проклевывались на недавно голых ветвях.