Ведун вслед за Дубовеем поднялся на второй этаж, где в одной из комнат каменного низа детинца хранилась за двумя дверьми и под охраной двух ратников княжеская казна. Воевода, отперев один из сундуков, достал маленький мешочек, потом точно такой же из другого.
— Пять гривен золотом, одна серебром, — пояснил он. — Ну что, купец, пойдем, выпьем во имя Макоши?
— Я не купец, — буркнул Олег, пряча в поясную сумку кошельки.
— Стало быть, пить не станешь? — широко улыбнулся воин.
— Стану! — на этот раз голос ведуна прозвучал уже не так недовольно.
Мужчины поднялись во вчерашнюю горницу на самом верху. Помещение на этот раз оказалось совершенно пустым.
— Знал бы жрец византийский, на чем так сиживать любит, — подошел к креслу в углу воевода, поднял повыше сиденье, достал оттуда кувшин, две широкие чаши из толстого розового стекла.
— Ого! — принял Середин в руки тяжелое полупрозрачное изделие. — Откуда такая штука?
— Египетские! — с гордостью сообщил Дубовей, наливая темно-красное тягучее вино. — Еще прадед князя девять штук из похода привез. Правда, три ужо раскололись по неосторожности.
— А тварь эта с крестом на брюхе откуда в вашем городе взялась?
— Тоже прадед постарался, — вздохнул воевода. — За год до смерти своей Ратослав с князьями Ростовским и Киевским на Царьград ходили с удачею и помимо добычи славной невольников много привели. Аккурат тогда князь стены новые поднимать решил и каменщиков со всех сторон земли нашей к себе созвал. Вот и царьградцев тоже на работы поставил. Они все богу недужному молились, что сам себя защитить не смог и других к тому же призывает. Хотели даже храм в его честь срубить, однако князь позор такой запретил. Как работу невольники сделали, так уходить от здешней сытой жизни не захотели, осели здесь же, ремеслами разными занялись. А коли звал кто — так и делом каменным промышляли. Покорность и благочиние подданных новых князю новому, Оскару Ратославичу, зело понравились, а посему дозволил он им жреца ученого себе из Царьграда выписать. Тот приехал, да не един, с послушниками многими. Стали по селениям окрестным ходить, к вере своей позорной смердов склонять. Князь не препятствовал, потому как бунтарский дух в мужиках утихомирить хотел. Вот и утихомирил до того, что сам без тризны остался. Сынок его, ако собаку дохлую, в землю позорно закопал, расставание справить по чести не дозволил. Уболтал царьградец князя нашего. Обычаи предков отринуть уговорил, от имени честного отказаться заставил. Новое дал, Гавриил… Тьфу, вымолвить противно. Давай, Олег, за деда нашего могучего, сотворившего небо, и землю, и богов, и предков наших, за Сварога великого выпьем. Пусть множится слава его и сила делами нашими и победами.