Я подождал в тревоге, не рассеется ли этот новый мираж, но ничего подобного не случилось, ни дыма, ни прочей абракадабры, колодец был вполне реальный, чуть дальше шла асфальтированная дорога, виднелись развалины фермы, разрушенной явно не так давно, среди обломков я нашел топор и большой нож, незримый пес явился опять, а за ним ведьма, она подавала мне знаки, вперед, пошел, за работу, и я пустился дальше, голова была пуста, я был как паяц, болтающийся при каждом толчке, в помрачении, на сей раз граничащем уже с утратой самого себя, того, что я всегда считал стержнем своей личности: способности принимать решения.
Дорога вилась по равнине, точно длинная черная лента, осторожно положенная поверх полей, прежде, должно быть, изобильных и плодородных; временами у меня были галлюцинации, мне виделись возникшие из пустоты гигантские портики, необъятные металлические воротца для крокета, под ними непременно надо было проскочить, я увертывался, и тут появлялся громадный деревянный шар, я различал на нем все сучки и трещинки, он катился на меня, заставляя бежать, бежать сломя голову, а я и без того устал, я хотел сойти с дороги, с меня хватит, но незримый пес бросался на меня, ведьма пихала метлой, и мне пришлось пройти под первыми воротцами; немедленно включился какой-то сложнейший, дьявольский механизм: мои родители и сестра висели на крючьях; когда я пересек роковую черту, они упали вниз, на острые колья, их немые вопли оледенили меня ужасом и страхом; шар позади меня остановился, воротца не пропускали его, я бросился дальше, вглубь; у сестры пика вошла под подбородок и вышла у носа, ее окровавленное лицо приобрело гротескное выражение, а я бежал, бежал так быстро, как только мог, бежал и кричал.
Вокруг полыхали электрические разряды, раздавались крики и стоны, небо над моей головой набрякло грозой, напряжение в столько вольт, что нож и топор, которыми я все размахивал, казалось, одновременно и кривились, и уплотнялись, на моем пути толпились причудливые персонажи, мои кузены, наш сосед, которого мы забавы ради дразнили, когда я был маленький, и который дал мне пощечину за то, что я стащил велик его дочки, мясник, на которого я нападал с пластмассовым мечом, весь этот мир выглядывал и говорил мне ку-ку, словно зрители чудовищного Тур-де-Франс; старики, сотни стариков, которых я ограбил, обобрал, напичкал тысячей лживых россказней, вся изреченная чепуха возникала зримо, плавала в воздухе; под вечер гонка кончилась так же внезапно, как и началась, я смог передохнуть в гостинице-баре-ресторане, естественно, пустом, но там оставалась заначенная консервная банка и немного апельсиновой фанты; я уснул без сновидений, вымотанный настолько, что даже думать было невозможно, а наутро вся эта петрушка повторилась: за работу, за работу, – ведьма щипала меня, а пес кусал, – за работу, подонок, за работу; я попытался ударить их топором, но лезвие прошло сквозь пустоту, мой мир населяли лишь призраки, воспоминания и видения, я перешел в иное измерение, в безумие, собачьи клыки снова разодрали мне лодыжку, и я опять побежал.