– Вячеслав, а когда следующий концерт?
– Это не от меня зависит! А впрочем, хотите сейчас?
– Ой, да. А где?
– Как вас зовут?
– Маша.
– Маша, а вы хотите большой, светлой и чистой любви?
– Конечно, этого все хотят.
– Тогда поехали со мной, в общежитие. – Бальзамов взял девушку за руку.
– Но у меня машина, подруги, муж.
– Бросайте все: ключи от машины, мобильник, подруг и мужа. Бежим в метро. Вас ждет высокая и чистая любовь.
И они побежали, сквозь сырой и липкий, падающий с неба ноябрьский снег, по пути задевая прохожих, и скользя по осенней каше. Хохоча, как дети, во все горло. Следом, часто перебирая ногами, то и дело спотыкаясь и падая, торопился Эдик. Он заботливо подбирал и прятал в карман машины вещи: связку ключей, телефон, записную книжку. Бальзамов задыхался от какого-то дикого, неописуемого восторга.
Фигура высокого мужчины в длинном черном кожаном пальто выросла, словно из-под земли.
– Машка, хорош забавляться. Что это за чмо? – сказал мужчина и схватил спутницу Вячеслава за воротник.
– Сам ты чмо!
– Я ее муж, чудило. – И обращаясь к жене: – Белый мерс хочу – на, золото – на, Кипр – на. Чего тебе еще не хва…
Договорить он не успел, потому что голова Эдика ударила с разбегу в крепкий кожаный живот.
– Получи, фашист, гранату.
Мужчина качнулся, но устоял. В следующую секунду Телятьев с рассеченной бровью сползал спиной по красной кирпичной стене театра им. В. Маяковского. Бальзамов сделал шаг в сторону и, схватив ревнивца одной рукой за локоть, а второй за отворот пальто, хлесткой подсечкой отправил того отдохнуть в ноябрьскую жижу.
– Если ты обожрался груш у тещи на поминках, то в этом никто не виноват.
– Я тебя запомню.
– Давай. Адресок сказать?
– Приходи к нам в общагу, мы таких любим, – подал голос Эдик и, подскочив, пнул лежащего в зад.
Друзья вернулись в общежитие далеко за полночь. Обоих штормило от количества выпитого. Но Бальзамов твердо решил обязательно выгулять собаку и отправился претворять свое решение в жизнь.
Ночь встретила человека с собакой обнаженными запахами и ароматами крепко уснувшего города. Откуда-то тянуло арбузной гнильцой вперемежку с рыбной тухлятиной, сюда же примешивался тяжелый, крепкий дух бомжей, дремавших на люках теплотрассы. При малейшем изменении ветра тонкие воздушные струи доносили цветочную сладость и винную терпкость. Кора голых деревьев источала свежесть, а стены потемневших от снега и дождя домов – сырой холод. Фонари колпаками света выхватывали одиноких прохожих и бездомных собак.
– Дея, да ты у меня самая эротичная девочка всех собачьих времен и народов. Посмотри, сколько кобелей вокруг нас вьется! Придется брать палку и отгонять. Даже тот, в джипе, к стеклу так и приклеился щекой, аж глаз из орбиты полез. Тьфу, а еще ротвейлер. Надолго они сегодня задержались.