— Способный ты, Антоний, — говорил Виталис. — Видно, что по свету ходил.
А потом еще добавлял:
— Ты еще не такой старый. Будешь разумно Прокопу служить, смотри, еще и жену себе выслужишь, Ольгу-вдову возьмешь…
— Говоришь, сам не знаешь что, — пожал плечами Косиба, — ни им, ни мне это не в голове. Да и к чему?
Гудело мельничное колесо, шумел бурный поток воды, скрипели жернова. Белая мучная пыль подымалась в воздух, наполняя его запахом хлеба. От светла до темна не прекращалась работа, а времени все равно не хватало. Зато в воскресенье можно было отдохнуть и распрямиться. Но и тогда Антоний не старался сблизиться ни с веселой Зоней, ни с Наталкиной матерью Ольгой, хотя обе его любили и относились к нему доброжелательно. Чаще всего свободное время он проводил с Наталкой.
Дни проходили, похожие один на другой, и ему уже казалось, что так будет всегда, когда произошел случай, который все изменил, а для семьи Прокопа Мельника стал большим событием.
А случилось вот что. В субботу, уже перед закрытием, лопнула дубовая ступица колеса. Как можно скорее ее нужно было стянуть железным обручем. Прокоп побежал за инструментами, и Косиба вкалывал почти три часа, пока не закончил ремонт. Так как больше всего старый мельник ценил инструменты и хранил их в комнате возле своей кровати, то велел сразу же отнести их на место. Антоний взял ящик на плечо и понес. В комнаты раньше он никогда не заглядывал: не интересовался, да и незачем было.
Здесь все светилось чистотой. На окнах белели накрахмаленные занавески, стояли горшки с пеларгонией. На высоких кроватях почти до потолка возвышались пирамиды пухлых подушек, пол был выкрашен.
Антоний старательно вытер ноги, и только потом вошел в комнаты. В соседней спальне он увидел Василька. Парень лежал на кровати и плакал. Увидев Антония, он постепенно начал успокаиваться, но вдруг позвал его:
— Слушай, Антоний, я больше не выдержу. Лучше смерть, чем такая жизнь. Я покончу с собой. Так уж мне на роду написано.
— Не говори лишь бы что, — спокойно ответил Косиба. — Сколько несчастий люди встречают на своем пути, а живут…
— Живут? А зачем?.. Что же я, как бревно, должен гнить?
— Зачем гнить…
— Какой из меня толк? Ни себе, ни людям. Так и будет. Лежу здесь и все время думаю. И додумался. Нет иного выхода.
— Оставь свои глупости, — проворчал Антоний, скрывая волнение. — Ты еще молодой.
— Что из того, что молодой. Какая же это молодость, если на собственных ногах удержаться не могу. Если бы старый был, то пусть… А то кара Божья за грехи отца! Почему я должен за него отвечать? Разве ж я у дядьки отнял его часть?.. Не я! Не я! Отец. За что мне это увечье?..