Он надавил и спросил:
— Болит?
— Очень.
— Ну, видишь. И здесь, наверное, то же самое!
Василь вздрогнул при прикосновении пальца.
Антоний улыбнулся.
— Видишь!.. Здесь нужно разрезать кожу и мышцы. А потом молоточком… или пилкой. Правильно составить.
Обычно спокойный, скорее даже флегматичный, Косиба сейчас изменился до неузнаваемости. Он оживленно объяснял Василю, что нельзя терять времени и нужно делать это быстро.
— Доктор Павлицкий не согласится, — покачал головой Василь. — Он если один раз скажет, то потом и слушать не хочет. Разве что в Вильно ехать?
Василек весь дрожал под влиянием охватившей его надежды, которую вселил в него Косиба, и с беспокойством всматривался в него.
— Не нужно в Вильно! — раздраженно ответил Антоний. — Не нужно никого. Я сам! Я сам это сделаю!..
— Ты? — уже с откровенным недоверием спросил Василь.
— Да, я. И увидишь, ты будешь ходить, как прежде.
— А откуда ты можешь это знать? Это же операция. Нужно учиться, чтобы делать такие вещи. Ты делал это когда-нибудь?
Антоний помрачнел. Он не мог преодолеть того удивительного желания, что-то заставляло его выполнить свое намерение. Одновременно он понимал, что ему не дадут, не позволят, не поверят. Конечно, он никогда не занимался лечением, а тем более составлением поломанных ног. Среди многих ремесел, которыми Антоний занимался на протяжении долгих лет странствий, он никогда никого не лечил. И сейчас он сам удивлялся, откуда у него такая уверенность и убежденность, что Василю можно помочь, что его можно поставить на ноги. Но это нисколько не изменило его решения.
Антоний Косиба не любил вранья. Однако на этот раз решил солгать, чтобы приблизиться к поставленной цели.
— Делал ли операции? — пожал плечами Антоний. — Много раз. И тебе сделаю, тогда ты выздоровеешь! Ты же неглупый и согласишься.
Дверь открылась, и маленькая Наталка позвала:
— Антоний, пойдем ужинать! А тебе, Василек, в постель принести?
— Я не буду есть, — нетерпеливо буркнул Василь, разозлившись, что прервали такой важный разговор. — Выйди отсюда, Наталка!
И снова начал выпытывать у Антония все об операции и отпустил его только после того, как в сенях заскрипел поторапливающий голос матери.
Спустя два дня старый Прокоп позвал Антония. Он сидел на скамейке и попыхивал трубкой.
— Что ты наговорил моему Васильку, Антоний? — обратился он к работнику. — О каком-то там лечении?
— Правду сказал.
— Какую правду?
— А что я могу его вылечить.
— Как это ты можешь?
— Нужно разрезать, кости наново сломать и опять сложить. Они неправильно составлены.
Старик сплюнул, погладил свою седую бороду и махнул рукой: