В Марысе проснулась любовь. С каждым днем она понимала это все отчетливее и глубже. Напрасно старалась она бороться с этим чувством. А впрочем, не напрасно, потому что именно благодаря этой борьбе, благодаря необходимости подчиниться силе чувства, усиливалось ощущение того удивительного, волнующего блаженства, того роскошного опьянения, которое окутывало, оглушало и обволакивало со всех сторон невидимой прозрачной пеленой…
— Люблю, люблю, люблю, — повторяла она по тысяче раз в день.
И было в этом и удивление, и радость, и страх, и счастье, и изумление от такого большого открытия в собственной душе, которая до сего времени не ведала, какое бесценное сокровище носит в себе.
Все это изумляло еще и потому, что, в сущности, не происходило ничего нового. Если бы кто-нибудь захотел подслушать разговор двоих молодых людей в магазине пани Шкопковой, то его постигло бы разочарование. Чинский приезжал, целовал Марысе руку, а потом рассказывал ей о своих путешествиях и приключениях. А еще они читали книги, которые он привозил теперь постоянно. Это были, преимущественно, стихи. Иногда Марыся рассказывала о своем детстве, о матери, о неосуществившихся планах. Изменилось лишь то, что теперь она называла его пан Лешек, а он ее просто Марыся; разумеется, когда их никто не слышал.
Могло бы быть, пожалуй, и больше изменений, если бы Марыся согласилась. Пан Лешек не раз пытался ее поцеловать, однако она всегда протестовала с такой категоричностью и страхом, что ему ничего не оставалось, как проявлять терпение.
Потом он уезжал, и весь остаток дня она думала только о проведенных часах и о том, что завтра он приедет снова.
После закрытия магазина она возвращалась домой сосредоточенная и погруженная в созерцание своего счастья, наполненная доброжелательностью к этим маленьким домикам, зеленым деревьям, голубому небу, ко всему миру, к людям, которых приветствовала искренней улыбкой.
Именно поэтому она не видела их недружелюбных взглядов, пренебрежительных мин, враждебности и насмешки. Не все, однако, ограничивались немой демонстрацией неприязни и осуждения. И вот однажды произошел случай, повлекший за собой очень неприятные последствия.
В Радолишках уже много лет проживала известная на всю округу семья шорников Войдылов. Они происходили из мелкопоместной шляхты, и одно это было достаточным основанием, чтобы в городке к ним относились с уважением, а еще они славились в нескольких поколениях, как лучшие шорники. Седла, лейцы или упряжь Войдыл из Радолишек пользовались огромным спросом, хотя порой стоили дороже, чем такой же товар из Вильно. Главой этой зажиточной и уважаемой семьи был Панкратий Войдыло. Его наследниками в мастерской должны были стать сыновья, Юзеф и Каликст, третьего же сына, Зенона, как домочадцы, так и горожане считали неудачником.