Про себя я подумал, что в больницу лечь сейчас было бы очень неплохо, пускай Силаев сам сдает мой объект, раз уж он ему так нравится.
– Хорошие пряники, – сказал я. – Где ты достала муку?
– Хорошая хозяйка все достанет. Правда, я хорошая хозяйка?
– Не хвастайся, я все равно на тебе не женюсь.
Она засмеялась:
– Потому что это зависит не только от тебя. Между прочим, как там поживает Зоя?
– Какая Зоя?
– Ну, твоя симпатия. Которая работает в забегаловке. Я думаю, ты имел бы у нее успех.
Все это говорится в подчеркнуто шутливом тоне, но при этом она бросает на меня быстрый и тревожный взгляд. Она боится, что в шутке есть доля истины.
Между прочим, пока я пью чай, происходит такой эпизод. Клава вдруг бледнеет и прикладывает ладонь к груди возле горла.
– Что с тобой? – вскакиваю я.
Она ни слова не говорит. Закрыв глаза, машет рукой. Потом, переводя дыхание, улыбается:
– Да так… ерунда.
– Тебе дурно?
– Немножко. Не обращай внимания.
Я смотрю на нее подозрительно. Это уже не из книжек. Клава вздыхает:
– Дурачок. В конце концов, я врач и знаю, что надо делать в таких случаях.
– Ты знаешь это не как врач, а как баба.
– Хотя бы и так, – согласилась Клава. – И поэтому знаю.
Ну что ж, в ее возрасте она имеет право на такой опыт, но все равно это мне кажется оскорбительным. Роза бы так не сказала.
Я отодвинул стакан и встал.
– Ты хочешь уйти? – тихо спросила она.
– Да, – сказал я.
В глазах у нее показались слезы, но она не заплакала.
– Если тебе надоело, ты можешь уйти, – сказала она, помолчав. – Я не буду тебе мешать. Господи, какая я идиотка. Зачем я заставляю тебя нервничать? Ты хороший, добрый, талантливый человек.
Если бы она закричала или заплакала, я бы, пожалуй, ушел. Сейчас я не мог этого сделать.
– Ты опять говоришь глупости, – проворчал я, успокаиваясь. – Никакой я не талантливый. Обыкновенный серый человечишка. И зачем тебе нужно, чтобы я был талантливым? У тебя был уже один талантливый. Разве тебе мало?
Стрелки подошли к двенадцати. Клава долго думала о чем-то своем, потом спросила:
– Скажи, ты меня хоть немножечко любишь?
– Сколько можно спрашивать об одном и том же?
– Не сердись. Просто мне кажется, что ты ходишь ко мне из жалости. Жалость – самое отвратительное человеческое чувство.
– Неправда, – сказал я устало. – Это ты прочла в своих книжках. Было бы совсем неплохо, если бы мы побольше жалели друг друга.
Я уже совсем засыпал, когда Клава толкнула меня в бок:
– Ты знаешь, о чем я думаю?
– О чем? – Я не в состоянии был даже сердиться.
– Я думаю о том, как хорошо знать, что всегда рядом с тобой есть такой человек.