Гусев мне надоел, и я нарочно болтал разную ерунду, чтобы сбить его с толку. Ему это тоже, видимо, надоело. Он положил блокнот в карман, бросил окурок к печке и встал.
– Я лучше напишу, – сказал он, – а потом покажу тебе. Хорошо?
– Правильно, – сказал я. – Пиши, потом разберемся.
Гусев вышел. Я посидел еще немного и пошел по этажам. На объектах, как всегда бывает во время авралов, творилось что-то невообразимое. Одни работали изо всех сил, торопились, другие не работали вовсе, сидели на подоконниках, курили, рассказывали анекдоты. На меня никто не обращал никакого внимания, словно я к этому делу был вовсе не причастен. Мне самому показалось, что я здесь лишний; я ходил, ни во что не вмешиваясь, пока не столкнулся с каким-то лохматым малым, который навешивал двери в четвертой секции. Он брал дверные навесы, втыкал шурупы и загонял молотком их чуть ли не с одного удара по самую шляпку. Инструментальный ящик лежал сзади него, весь инструмент и шурупы были рассыпаны по полу.
– У тебя отвертка есть? – спросил я у малого.
– Нет, – сказал он. – А зачем?
– Не знаешь разве, что шурупы полагается отверткой заворачивать?
– И так поедят, – лохматый махнул рукой и принялся за очередной навес.
– Ты с какого участка? – спросил я его.
– С ермошинского.
Я сам собрал его инструмент, аккуратно сложил в ящик. Парень перестал забивать шурупы и смотрел на меня с любопытством.
Сложив инструмент, я взял ящик и передал его парню.
– До свидания, – сказал я ему, – передавай привет Ермошину.
Парень взял ящик и долго стоял против меня, покачиваясь и глядя на меня исподлобья.
– Эх ты, шкура! – искренне сказал он и, сплюнув, пошел по лестнице.
Я вернулся в прорабскую и позвонил Силаеву. Я хотел сказать ему, что не буду сдавать дом, пока не приведу его в полный порядок. Пусть Ермошин покупает мне проигранный коньяк. Пусть он знает, что не все такие, как он, что есть люди, которые никогда не идут против своей совести.
Когда я думал об этом, меня распирало от сознания собственного благородства, сам себе я казался красивым и мужественным.
Но весь мой пыл охладила Люся, которая сказала, что Силаев уехал на сессию райсовета и сегодня уже не вернется.
Ну что ж… Можно отложить этот разговор до завтра.
В этот день домой я вернулся раньше, чем обычно. У дверей меня встретил Иван Адамович. Он как-то странно улыбался, отводил глаза в сторону, словно был виноват в чем-то. Я сразу понял, что что-то произошло, но догадаться, что именно произошло, было трудно. Я посмотрел на Шишкина, он как-то съежился и глупо хихикнул. Я пожал плечами и пошел в кухню попить воды. В кухне на стуле сидела девочка лет двух, обвязанная полотенцем не первой свежести. Перед нею на кухонном столе стояла тарелка с манной кашей. Девочка набирала кашу рукой, размазывала по лицу, а то, что попадало ей в рот, выплевывала на полотенце.