– Погоди, – сказал я. – Я вот никак не припомню, чтобы меня вызывали к командиру дивизии. Я с командиром полка разговаривал один раз за всю войну, когда мы стояли в резерве и он выгнал меня из строя за то, что у меня были нечищеные сапоги.
– Это неважно, – отмахнулся Гусев.
– Вот понимаешь, я ему тоже говорил – неважно, а он мне за разговоры вмазал пять суток строгой гауптвахты. Правда, сидеть мне не пришлось, на другой день нас отправили на передовую.
– Слушай, это все неинтересно, – сказал Гусев. – При чем тут гауптвахта? Я ведь очерк пишу и немного домыслил. Имею я право домысливать?
– Имеешь, – сказал я, – но дело в том, что в сорок пятом году я не воевал, а учился уже в институте, бегал на костылях с этажа на этаж, потому что лекции у нас были в разных аудиториях.
– А ты что, был ранен? – удивился Гусев. – Я не знал. Это очень интересно. – Он записал что-то в блокнот.
– Очень интересно, – сказал я. – Особенно когда тебе в одно место влепят осколок от противотанковой гранаты. Приятное ощущение.
– Да, – сочувственно сказал Гусев. – Наверно, больно было. Но я про войну просто так, для начала. Мне надо показать, что ты взрывал дома, мечтая их строить. Сейчас тема борьбы за мир очень важна. Ты на войне офицером был?
– Нет, – сказал я, – я на войне был старшим сержантом и никаких домов не взрывал, потому что служил в разведке.
– Какая разница, где ты служил, – сказал он, – для идеи важно, чтобы ты взрывал дома. Теперь ты мне скажи еще вот что. Когда ты решил стать строителем: на войне или еще в детстве?
– Да как тебе сказать, – замялся я. – Понимаешь, после ранения я жил как раз напротив строительного института. В другие институты надо было ездить на трамвае, а в этот – только перейти дорогу. А я ходил тогда на костылях…
– Понятно, – сказал Гусев, но в блокнот ничего не записал. – Теперь скажи мне еще: у тебя есть какие-нибудь изобретения или рационализаторские предложения?
– Нет, – сказал я, – я принципиально ничего не изобретаю, хочу посмотреть, получится у людей что-нибудь без меня или нет.
– Ну и как?
– По-моему, получается. Уже изобрели такую бомбу, после которой дома и машины останутся, а мы с тобой превратимся в легкое облачко. Но могу тебя заверить, что я в этом изобретении никакого участия не принимал.
– Да, – сказал Гусев и значительно помолчал.
– Да, – сказал я. – А ты знаешь, кто изобрел чайник?
– Чайник? – Гусев задумчиво потер высокий лоб. – Ломоносов?
– Правильно, – сказал я. – Ломоносов открывал закон сохранения энергии, писал стишки, а в свободное время выдумывал чайники. Только не эти, которые стоят у нас в хозяйственном магазине и у которых отрываются ручки. Их выдумал Юрка Голиков, который работает инженером в артели «Посудоинвентарь».