Я бы сказал, что все непреложные факты невидимы, но их можно почувствовать, как, например, я чувствую тепло солнца на своей ладони, когда я сейчас пишу это письмо. Я бы сказал, что наша привычка добиваться истины методом наблюдения или нахождения причинно-следственной связи заслоняет от нас истинную природу, подобно человеку, который пытается найти различие между ярко-желтой сумкой и холодным чаем только по внешнему их виду. Таинство мира становится ясным и понятным для нас в моменты, когда наши души глубоко затронуты или возбуждены, если только возбуждение это гармоничное. В эти моменты проявления таинства мы как бы ощущаем вибрацию подземного течения, такого, как то, которое я слышал возле Веве и мог ощутить его временами так близко, что слышал гул этого течения.
Когда я страдаю от скуки, внутренней опустошенности и апатии, то я будто оглушен, меня мучит головная боль. И вот когда я смотрю на лицо Шарлотты Инджестр, глухота исчезает, и я слышу подземное течение у себя под ногами.
И конечно, если религия в этом смысле – это таинство творения, или приближение к этому таинству, то нет других таких объектов, наиболее приближенных к святости, чем женщины и горы…
Фрагмент письма обрывался на середине страницы. Но слова «мой дорогой друг», по-видимому, предполагают, что Донелли писал предварительный черновик, но вдруг решил написать письмо сразу же набело. Кому оно адресовано?
Конверт, где находился листок с фрагментом черновика, был среди писем Хораса Гленни, а собственные письма Гленни переполнены цитатами из Вольтера, Фонтенеля и д'Аламбера, поэтому вполне логично предположить, что именно Гленни, друг Донелли по Геттингенскому университету, и был адресатом его признаний и религиозных размышлений.
Мисс Эйлин отложила в сторону отпечатанную на машинке рукопись и посмотрела в окно, ее явно клонило ко сну. Я спросил у нее:
– Вы когда-нибудь слышали о Шарлотте Инджестр?
Сестры вздрогнули от удивления. Первой пришла в себя Тина. Переглянувшись с сестрой, она сказала:
– Да, конечно. Она была дочерью графа Флэкстеда…
Она смущенно замялась. Закончила за нее мисс Эйлин, с трудом, почти погребальным тоном она выдавила из себя:
– И сестрой леди Мэри Инджестр, позже ставшей Мэри Гленни.
Мне не нужно было напоминать о последней: ее имя было у меня в памяти с прошлой недели, когда мисс Эйлин назвала его по телефону.
Я сказал:
– Вы знали, что Эсмонд был в любовной связи с леди Шарлоттой?
Мисс Тина ответила:
– Говорят, он был любовником всех трех сестер.
– Трех?
– Леди Мэри, леди Шарлотты и леди Морин. Она беспокойно посмотрела на сестру. Эйлин пожала плечами и сказала: