смогут, натурально. А Катюша не такая! Тихая, все думает о чем-то. Ну, а если развеселится – держись! Сумеет и спеть, и сплясать. Ей бы в артистки пойти, она способная. Не верите – у ребят спросите.
– Верю, – улыбнулся Андрей и стал прощаться.
Им с Непециным еще предстоял визит к марафетчику Аптекарю.
* * *
Непецин поджидал Андрея на углу Коминтерна и Красной армии: Аптекарь жил неподалеку, на улице Луговой.
Поглядев на мокрое от пота лицо начальника, Борис Борисович пошутил:
– Вы прямо как из парной, товарищ Рябинин!
– Торопился, боялся не успеть, – утирая лоб, отозвался Андрей. – Выполнял общественно-полезную нагрузку.
– Ну так зайдем в пивную, примем по кружечке, – предложил Непецин.
Они спустились вниз по улице Коминтерна и расположились в уютной пивной Товаркова. Несмотря на урочный час, посетителей в заведении оказалось немного. Непецин принес две кружки и тарелку соленых сушек, пожелал Рябинину успешной службы в ГПУ и принялся за пиво. Сделав несколько глотков, он отставил кружку:
– Хорошо!
– В самом деле, отменное пиво, – согласился Андрей.
Приметив кого-то в сторонке, Борис Борисович рассмеялся:
– Посмотрите-ка туда, Андрей Николаевич! Видите во-он того нищего полудурка?
– В рваном армяке?
– Ага. С виду – круглый идиот от рождения. Ан, нет, он – пример наказания Божия за преступление!
– Да ну?
– Истинно говорю. Этот юродивый бродяга – Семка Червяк, бывший вор-могильщик.
– Могильщик? – надкусывая сушку, переспросил Андрей.
– Именно, тот, что совершает кражи из могил.
– И такие есть? – удивился Рябинин.
– Кого только у нас нет! – хмыкнул Непецин. – Этот самый Червяк когда-то подвизался в шайке мародеров, а потом так и не смог работать без присутствия рядом мертвеца.
Шучу. Но факт есть факт: стал Семка грабить могилы. И вот в апреле 1921 года случилось у одного местного богатея несчастье – померла в расцвете лет красавица-дочка. Отец был при старом режиме гильдийным купцом, потом, конечно, денежки пришлось отдать в пользу неимущих классов, но кое-что осталось.
Приходишь к нему, бывало, с обыском, – он плачется, прибедняется, на судьбу жалуется. Сильно его не притесняли, потому как жил старик тихо, не бунтовал. Жена купца долгие годы не рожала, оттого дочь Настя стала ребеночком безмерно любимым. Может, по причине поздних родов или просто по природе своей, а только вышла Настя какой-то странной – вечно бледная, нелюдимая.
И при этом красива до жути: глазищи огромные, голубые; волос черный, смоляной; сложение правильное. В том самом злосчастном для нее году исполнилось Насте семнадцать лет. Наступила весна, и она вдруг без всякой причины померла. Поубивались родители и собрались дочку хоронить. Отец достал кубышку и закатил царские похороны. Гроб украсили цветами и золотыми фигурками, одели Настю в белое платье, расшитое драгоценными камнями. Весь город ходил прощаться с Настей. Доктора навещали, качали головами – сомнительной им казалась скоропостижная смерть, предлагали они отцу осмотреть Настю, старик – ни в какую. «Не дам, – говорил, – дочку тронуть. Бог дал – Бог взял».