– Вот из них – никого.
– Кроме Федьки?
– В точности.
– А прочие?
Непецин вытащил из кармана блокнот и карандаш. Аптекарь с опаской покосился на писчие принадлежности, будто это были револьвер и патроны.
– Итак? – приготовился Борис Борисович.
Аптекарь судорожно сглотнул:
– Холмкина видел, рыботорговца; Шульца с биржи; потом этот, гешефтмахер носатый из торговых рядов…
– Бритиков, – подсказал Непецин.
– Он. Прочих не упомню.
Борис Борисович подвел черту под последней фамилией:
– Ясно. Что еще знаешь о Степченко со слов своих знакомых, клиентов?
– А ничего. О нем разговор редко когда заходит. Гена-Хохол, как говорится, «не при делах» [121], я же кареты не чиню и лошадям подошвы на копыта не ставлю.
– Может, слышали о каких-либо конфликтах, спорах, связанных со Степченко? – спросил Андрей.
Аптекарь почесал лысину:
– Помнится, трещали людишки, будто хотели как-то раз деловые ребята Гене гиман устроить [122], пощупать его достояние. Ночку выбрали удачную (Хохол в отлучке был), забрались на бат, взяли барахлишко. А днем позже возвернуть весь дуван [123] пришлось: говорят, авторитетные люди попро-сили.
– О-го! – присвистнул Непецин. – И кто же посмел гимануть уважаемого гражданина Степченко?
– Сказывали, Кудлатый налетал, шустрый лощенок [124].
– Знакомая личность. Мы его по зиме взяли, – пояснил Андрею Непецин.
– А как вы думаете, Антон Фомич, что из себя представляет Степченко? – спросил Рябинин.
Аптекарь с уважением поглядел на него, точно благодаря представителя ГПУ за вопрос:
– Случается, гражданин начальник, что некоторые людишки хотят себя передо всеми «поставить», заиметь некий авторитет. Знаются с видными докторами, судейскими, дельцами. Каждый своим умишком кумекает, плавает да изворачивается, как бес пред алтарем.
– Как вы считаете, имеет ли Степченко устойчивые связи в криминальной среде и является ли сам уголовным элементом? – уточнил Андрей.
Аптекарь тонко улыбнулся:
– По Закону нам не велено промышлять фраерским ремеслом. Законный уркаган крутить колеса телегам не будет. Хотя нынче и фраера пошли – палец в рот не клади, враз авторитета обставят.
– А может, он замерз? [125] – бросил Непецин.
– Быть на лаване [126] и при этом вертеть делишки на виду у всей округи? – усомнился Аптекарь. – Впрочем, слыхал я о таких рыбах [127]. В позапрошлом годе, когда я по вашей, извиняйте, милости на кичеване [128] отдыхал, баяли мне об одном вольном князе, который прошел сорок пять дуг с бубенцами [129], повидал всякого и имел весомый авторитет, а вот взял да и перекрестился в гешефтмахеры, разжился кредитно, заделье