Однако, как только поступил приказ атаковать неприятеля, офицерские полки вышли из маршевого оцепенения, рассредоточились по полю и с отчаянным воодушевлением набросились на врага. Безоружным добровольцам велели добывать винтовки прямо в бою. Одного из офицеров сразила пуля, я схватил его «трехлинейку», но патронов в ней не оказалось. Лобовая атака для меня не в новинку, и все же, когда чувствуешь, что идешь со штыком на пулеметы, становится не по себе. Тут за спинами подчиненных не спрячешься и в воронке не отлежишься! Впереди – смерть от пули, позади – от холода и голода в степи. Здесь не до мыслей о Родине и свободе! Победа принесет теплый кров, горячую похлебку, трофейные боеприпасы…
После успеха под Лежанкой дух армии поднялся. Вчерашние мальчишки, юнкера и гимназисты превратились в воинов; офицеры вспомнили былую выучку, сплотились в одну семью.
На отдыхе между боями и походами добровольцы частенько вели разговоры о своей собственной миссии на этой войне. Лишенные нормальной человеческой жизни, оторванные от близких, огрубевшие в бесконечных сражениях люди постепенно привыкли к ореолу мучеников за родную землю, неких «ангелов освобождения», которым ради борьбы за «святую идею» дозволяется все. Офицеры-добровольцы стали почитать себя особой кастой, избранными. На мобилизованных крестьян смотрели свысока, казаков и интеллигентов презирали. Недовольство мирного населения подавлялось просто – «запороть», «повесить, чтоб другим не повадно было», «реквизировать». Кадеты и юнкера, храбростью дослужившиеся до офицерских погон и оставшиеся при этом сентиментальными детьми, ввели свирепую моду на дуэли. Стрелялись по малейшему поводу, а иногда и вовсе ради скуки. В других полках таковых было немного, а вот наши «марковцы», особые любители револьверных забав и смертельной рулетки, не раз вызывали гнев командования. От военно-полевого суда новоявленных фаталистов спасал только беспримерный героизм в боях.
Я часто думал, что связывает меня с «белой идеей» и этими людьми? Еще полгода назад, как и многие из добровольцев, я кипел злобой на поправшую вековые устои чернь, на беспринципную горстку выскочек, возымевших наглость повелевать Святой Русью.
Позже я понял, что нас, «белую гвардию», на самом-то деле объединяет и кое-что еще: все мы, русские офицеры, оказались выброшенными новой властью на свалку. Волею большевиков и разнузданной толпы, мы оказались рядом с жандармами, помещиками, спекулянтами. Мы, русские офицеры, просто ничего другого не умели делать, как стрелять, рубиться в сабельной и штыковой, водить в атаки солдат. Мы привыкли выполнять приказы, привыкли побеждать.