– Так получилось.
– Не беда. Главное – ты жив и вернулся домой. И потом, ты на своей земле, сынок… Я ничего не знаю о твоих занятиях. Ты в армии?
– Уже нет. Я работаю на заводе, руковожу цехом. Я служил в Красной армии в Сибири и Забайкалье, в апреле демобилизовался, переехал на новое место.
– Да-да, я очень удивилась: на телеграмме стоял штамп города…
– Телеграмму нужно уничтожить, – мягко перебил мать Михаил.
– Отчего? – растерялась она. – У тебя секретная работа?
– Расскажу потом. Знай одно: нельзя говорить, что я твой сын.
Елена Михайловна испуганно заморгала:
– Позволь, ты… не прощен властью? Ты скрываешься?!
– Я живу под чужой фамилией, – твердо сказал Михаил. – Твой сын, капитан Нелюбин, воевал в войсках Колчака, и ему нет в этой стране прощения.
Елена Михайловна побледнела и прижала руки к груди.
– У меня не было выхода, мама, – Михаил опустил голову. – Или уходить за кордон со своими, или… Прости меня, родная.
– Тебе не за что извиняться, сын, – с грустью проговорила Елена Михайловна. – Сегодня не поймешь, где правда. Думаю, мой Миша не мог поступить недостойно.
– Я исполнил свой долг перед нашей страной.
И новой служу честно, – он смотрел матери прямо в глаза.
– Верю, Мишенька, – Елена Михайловна обняла сына. – Как же, позволь, тебя теперь называть?
– Рябинин, Андрей Николаевич.
– Андрей… Что ж, хорошее имя. Твоего дядю, брата отца, звали Андреем…
– А что с ним, с папой? – осторожно спросил Михаил.
Елена Михайловна тяжело вздохнула.
– Он погиб. В декабре восемнадцатого… После того как ты уехал, отец еще некоторое время работал в Казначействе. Однако вскоре большевики его уволили. Из-за происхождения. Мы ходили выполнять трудовые повинности, потом нас, сам видишь, уплотнили… А затем начался «красный террор» и ЧК стала брать заложников. Папу брали два раза и всегда отпускали. А на третий раз он не вернулся. Я нашла его имя в бюллетене расстрелянных ЧК. Случилось это 23 декабря.
Они помолчали. Михаил посмотрел на стену, туда, где висел портрет Владимира Константиновича Нелюбина. Снимок был сделан в 1913 году, в год Трехсотлетия династии, – бодрый, подтянутый отец при парадном мундире и орденах улыбался сыну.
…Когда Мише исполнилось пять лет, он заявил отцу, что больше не желает играть с детской лошадкой Савраской, смешным и трогательным существом в красных яблоках. Миша хотел настоящего кавалерийского скакуна. Владимир Константинович строго поглядел на сына и спросил, будет ли он ухаживать за ним так, как следует обращаться с боевым конем. Миша поклялся, что научится одевать сбрую и седло, кормить скакуна овсом и покрывать на ночь попоной. Отец кивнул и повел мальчика в магазин игрушек, где и был куплен верный Гнедок, служивший Мише верой и правдой добрых три года и отправленный затем на покой в сумрачные чердачные ясли…