Во время ленинского призыва Гринева приняли кандидатом в члены партии. Не могли не принять – рекомендацию дал сам Черногоров. На партсобрании он горячо расхваливал Гринева, говорил, что только при Советской власти могут так кардинально меняться люди – проделать путь от врага революции к другу и защитнику всех трудящихся. Кое-кто даже засомневался в дурной репутации Павла Александровича: «Черт его знает, может, парень и вправду перековался? Опять же, кто-нибудь должен выполнять грязную работу», – размышляли партийцы.
* * *
Черногоров позвонил и приказал принести кофе. Минут через пять появилась Зинуля, секретарша зампреда, голубоглазая, крепко сбитая красавица-брюнетка лет тридцати.
Все чекисты знали, что Зинуля, или, как ее называли в глаза, Зинаида Сергеевна, – любовница Черногорова с 1920 года. Поговаривали, что подобрал он Зинулю в Крыму, сумел опытным глазом рассмотреть в больной тифом девушке редкую красоту, вывез, отогрел и воспитал «для себя». Зинуля была искренне благодарна Черногорову, в чем не раз признавалась приближенным подругам.
Зампред взял в руки чашечку и полюбовался удаляющимся задом Зинули. Она знала, что он смотрит ей вслед, и перед дверью обернулась – улыбнулась, сверкнув ослепительными белыми зубами.
Отхлебнув кофе, Черногоров в который раз вспомнил о знаменитом разговоре с полпредом ОГПУ Медведем в сентябре 1922 года. Тогда на вопрос своего «шефа»: «Тебе эта сука не надоела?» – Черногоров выдал ответ, ставший афоризмом ГПУ: «Я бы ее, Платон Саввич, держал хотя бы за то, что она дивно умеет готовить кофе. Не говоря уж об иных талантах».
* * *
Через полчаса явился Гринев с доставленной гражданкой Савосиной. В кабинет вошла немолодая матрона с важным, презрительно-обиженным выражением лица.
– Что ж это, а? Товарищ начальник! Берут без мандату, без объяснений. Тащут, везут меня, больную женщину. А торговля стоит! Денек-то нынче воскресный, самый базар, – верещала, усаживаясь, доставленная.
Эту дамочку никому в городе не надо было представлять, – все, от мала до велика, знали Марью Ивановну Савосину, королеву базара. В воровском же мире называли ее «Мамочкой», ласково и уважительно.
Мамочка была когда-то обыкновенной торговкой мясом, однако в гражданскую судьба Марьи Ивановны круто изменилась. Поначалу стала она мешочницей – хлебной спекулянткой, затем приумножила капитал и уже сама не таскалась по поездам и толкучкам, а сидела на месте и считала барыши. Жулики приметили оборотистость и скрытность Савосиной и предложили ей другой «барыш» – продажу краденого. Так она и стала барыгой, причем самой крупной и известной. Свой бизнес Мамочка вела так ловко, что «уголовка» не могла взять ее с поличным ни на одном деле – Марья Ивановна выкручивалась изо всех перипетий. В двадцать первом попалась она Гриневу. Вышла Мамочка из особняка чекистов через неделю больная и измученная, но даже Гринев ничего от нее не добился.