– Ой! Прости! Больше не буду!
– И еще мы с мамой сегодня в церковь идем. Знаешь, есть такой храм, «Утоли моя печали» называется. На...
– Знаю, – настороженно отозвался он. – И что вы там делаете?
– А что делают в храме, папа? Подумай, как здорово он называется – «Утоли моя печали».
– Правда здорово...
– Сдай белье в стирку, – продолжила Рита со вздохом. – На всякий случай соберу тебе сумку.
– Спасибо, друг. – Отец потрепал ей волосы. – И что бы я без тебя делал?
– Ну ладно, мне некогда. – Рита решительно высвободилась. – Давай разбирать. Я тебе помогу.
Он помедлил, нехотя согласился:
– Ну давай...
Плутовка, дожидаясь, встала рядом, а Иван поставил сумку на стул, раскрыл ее и остолбенел.
– Это тут откуда? – Он вынул компьютерный мини-диск.
– Ты же его искал? – серьезно спросила Рита, очень довольная эффектом.
– Искал... Где ты взяла?
– У тебя на столе. Спрятала, чтоб мама не увидела.
– А ты знаешь, что здесь?
– Ну разумеется. Потому и спрятала.
– Ты у меня самый лучший друг.
– Ладно, пап, давай разбирать сумку. У тебя, наверное, там белья накопилось. И все опять порохом пропахло.
Иван убрал диск в карман и вытащил большой пакет.
– Вот, отдельно складывал. Можешь вытряхнуть сразу в машину.
Рита по-хозяйски заглянула в пакет, что-то там перебрала и сокрушенно покачала головой:
– Горе мне с тобой... – Она достала колпачки. – А это что?
– Это? Колпачки от подствольного гранатомета.
– Зачем?
– Мы из них водку пьем. Вместо рюмок.
– А термос почему здесь?
– Он же пустой!
– Да, мужская логика. – Она поволокла пакет к двери. – Позвони маме, а то я в музыкалку убегаю. У детей тоже выходных нет.
Иван задумчиво постоял, затем прикрыл дверь, взял диск и сел к компьютеру.
На мониторе возникал кадр за кадром: яркий, солнечный день, берег Баренцева моря, ветрено, военные корабли на рейде, на горах еще снег, а Надежда в купальнике идет по каменистой отмели. Она что-то собирает, ракушки или камешки, убегает от волны, потом оглядывается на камеру, смеется и манит рукой.
Минуты тревожного и одновременно беззаботного счастья...
Надежда вышла на платформе «Соколово» уже в темноте, спустилась по ступеням и торопливо побежала к мерцающим деревенским огонькам.
Навстречу, как на пружинках, выкатился развеселый фокстерьер, с разбега запрыгнул на руки и полез «целоваться». Она утихомирила его восторженную страсть и понесла на руках, как ребенка.
Во всех окнах дома горел свет. Надежда вошла во двор, поднялась на крылечко и шагнула в двери.
– Добрый вечер, это мы!
За верстаком в углу просторной и типично дачной комнаты стоял длинноволосый, седой, но еще крепкий и высокий старик с аккуратной белой бородой – отец Надежды, Игорь Александрович. Резинка очков, поднятых на лоб, перехватывала его волосы, отчего он походил на былинного кузнеца, а на верстаке перед ним была закреплена длинная, сучковатая палка с изогнутым концом, которую он любовно обрабатывал широким резцом.