– Ты чья? – спросил он, пытаясь рассмотреть ее полускрытый сумерками лик. – Что-то не встречал тебя на нашем кочевом пути...
– Ничья! – Ее гулкий, булькающий смех отзывался на другом берегу. – Я принадлежу сама себе!
– Как же тебя зовут? – Государь встал на ноги и завернулся в плащ.
По сарскому имени можно было определить род и племя, а значит, и путь, по которому кочуют, и край, где расположены их города и селения.
Дева же оглядела его, и огромные глаза блеснули в полумраке.
– Ты прекрасен, государь! И молод... А говорили, будто стар и немощен!
Она скорее всего была не сарского рода, ибо по обычаю девам негоже восхищаться мужчинами, тем паче зреть на их наготу.
– Как же твое имя? – переспросил он.
– Чаяна! – Дева вдруг вскочила. – Не слышал обо мне? Коли не слышал, запомни – Чаяна!
Ураган изумился ее росту – вровень с ним была дева! Пожалуй, на голову выше Обавы, хотя обликом напоминала дочь.
– Впервые и имя такое слышу, – признался он. – Ты не сарского рода...
– Сарского, государь. – Ее скрипучий, грубый голос вдруг обрел манящее очарование. – Разве не слышишь речь мою? Не зришь образа?
– Да кто же ты, если принадлежишь себе и носишь чужестранное имя?
– Я жрица. – Дева протянула руку и тронула его бороду. – Нрав мягкий у тебя, и напрасно ты все время строжишься и гневишься...
– Жрица? Но кому ты служишь?
– Тарбите... Я ее левая рука.
Ураган ощутил горечь разочарования.
– Знать, ты не земная...
– Нет, государь, земная! – Она рассмеялась. – Земная жрица богини небесного огня! Это я оставляю знак жертвы Тарбите. На месте, где угоняют коней.
– Левую руку?.. Ты – конокрадка?
– Я жрица Чаяна! А ваши лошади – жертва богине!
– Как же тебе удается красть необъезженных кобылиц? Которые никому не даются в руки?
– А хочешь покажу? – И смех ее перевоплотился в серебряный. – Ты мне по нраву! Тому и быть, ступай за мной.
И пошла, изгибаясь, сквозь густой ракитник, сама будто молодой побег.
Забыв о наготе, Ураган выпустил плащ, сделал порывистый шаг и в тот же миг опрокинулся, будто спутанный конь. Думая, что споткнулся о корень, он вскочил, однако снова повалился наземь. А дева бежала в гору, и ее манящий смех, словно обволакивающий туман, стелился над тихой водой.
– Ступай за мной, государь! Что же ты отстаешь? Вот так мы приносим жертвы Тарбите!
В темноте он не мог увидеть, что же мешает идти, и попытался порвать незримые путы, однако присел от боли, что ожгла лодыжки. Показалось, кожа затрещала и кровь потекла...
Государь склонился и нащупал крепчайшую шелковую нить, стягивающую ноги так, что можно было сделать лишь гусиный шажок. Выхватив засапожник, он перехватил путы и кинулся сначала на берег – на зовущий смех коварной девы, но там уже никого не было. Тогда он побежал к месту, где под речным обрывом спрятал коня, однако нашел только уздечку, словно в насмешку, так и оставленную привязанной к древу.