Во-первых, это скорее она помогала пьяному мужику сохранять равновесие, чем он ее поддерживал. А во-вторых, дворник, уже проведя ее через заднюю дверь и сквозной коридор на улицу, вдруг остановился как вкопанный, икнул и, состроив зверскую рожу, с пафосом произнес:
– Чтоб ни одна живая душа!
Катеньку так потрясла эта выходка, что она только и могла вымолвить:
– О чем ты, любезный?
Дворник снова икнул:
– Во из… бежжж… жании! Поставлен, ик! блюсти…
– Ну и блюди себе, – не поняла Катенька. – Я и сама доберусь, уже немного осталось.
– Аааа!.. – хитро прищурился дворник, помахав грязным пальцем перед лицом Катеньки. – Чего выг… выг… Выг-ля-ды-ва-ли?
Пьянчуга попытался придать лицу максимальную суровость и строгость. Бедная Катенька лихорадочно придумывала, как отделаться от этого не вовремя вспомнившего о своих обязанностях блюстителя. Ей ничего не пришло на ум подходящего, кроме нелепых догадок Анны Антоновны с точностью до наоборот.
– Не выдавай меня, любезный, – в притворном ужасе проговорила она. – Я тебе еще на водку дам, я мужнину любовницу выглядывала!
Пьяный дворник, услышав о деньгах и любезной его сердцу водке, резко возымел сочувствие к милой барыне, изобразил на лице полное понимание и даже прищурил один глаз:
– Чтоб ни одна живая душа! – снова повторил он и для вящей убедительности присовокупил. – Могила!
Затем, все так же покачиваясь, поволокся вместе с Катенькой к мирно клюющему носом извозчику.
Усевшись в экипаж и отделавшись от дворника еще одной денежной подачкой, за которую тот пытался благодарить, повторяя «ни одна живая душа» и «могила», Катенька наконец-то расслабилась и велела извозчику везти себя домой. Она не очень-то верила уверениям пьянчуги и его продажному молчанию, более надеясь, что с похмелья он и не вспомнит о вечернем случае. Ей нужно было, чтобы он всего лишь не поднял шум сразу. Страшно уставшая женщина вытянула больную ногу, откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза.
Мысли Катеньки прихотливо блуждали по событиям этого весьма насыщенного дня. Вдруг она встрепенулась и мысленно застонала. Больная нога не в малейшей степени не являлась причиной этого стона, просто Катерина вспомнила, что дома ее ожидает муж, с которым предстоит весьма не шуточное объяснение по поводу этой самой злосчастной ноги.
Несмотря на то, что Катенька обезопасила себя запиской на случай длительного отсутствия, она прекрасно осознавала всю сложность создавшегося положения, так как терпеть не могла врать мужу. Их отношения всегда отличались полной искренностью, не замутненной даже мелкой неправдой. Конечно, Катенька не была ангелом во плоти и с легкостью могла слегка исказить истину, если этого требовало дело, как было и директором театра, и гардеробмейстером, да и со многими другими людьми, с коими ее свела судьба в ходи сего расследования. Однако мужу она лгать ни в коем случае не хотела, а правдивое объяснение случившегося могло вызвать из уст влюбленного в супругу Никиты Сергеевича строжайший запрет на дальнейшие занятие ремеслом сыщика, которое с самого начала вызывало у него бурный протест, особливо касаемо Катеньки.