Именно в этот момент он ощутил, что его тело стало неметь. Такое с ним уже случалось, но он не придавал этому значения. На этот раз онемение было куда сильнее, чем прежде: он перестал чувствовать свое тело и рухнул на землю.
Остин не знал точно, сколько пролежал на земле. Несколько часов, не меньше. Солнце село, и в садике стало темнеть. Он лежал на спине, устремив глаза в небо, на котором начали уже проступать звезды. Потом налетел ветер, который принес с собой облака, затянувшие звезды сплошной пеленой.
«Я умираю», – отрешенно подумал Остин.
Его затухающее сознание рождало образы прошлого. Перед его мысленным взглядом предстала маленькая Эми. Она была в своем любимом алом с синим свитерке и короткой юбочке. Потом Остин подумал о Мелинде: вспомнил, как он подбрасывал ее в воздух. Кроха при этом радостно верещала. Потом его мысли вернулись к Молли.
«Почему? – задавался он вопросом. – Почему ты от меня ушла?»
А потом он провалился не то в сон, не то в беспамятство…
Он пришел в себя от холода. Его одежда промокла насквозь, а тело сотрясалось от озноба. Лежавший на траве рядом с ним шланг продолжал извергать из себя потоки воды. Остин сделал попытку подняться, но ему не удалось пошевелить даже пальцем. Тогда он собрал все силы и дал себе команду: «Встать!» Ничего не помогло. Посланные его мозгом сигналы до конечностей не доходили.
Достоинство всегда играло важную роль в существовании Остина. Он считал, что человек должен идти по жизни с высоко поднятой головой.
Остин часто думал о смерти. Не о том состоянии, которое наступало после того, как душа расставалась с телом, а о процессе перехода в лучший мир. Больше всего его занимало, как он умрет и как будет выглядеть, когда его найдут. По некотором размышлении он решил, что в его распластанном на мокрой земле теле нет и намека на достоинство, и это неприятно его поразило.
Пошел дождь. Резкие поначалу капли довольно быстро сменились холодными, как лед, струями. Мрачная ирония того, что с ним происходило, заставила его рассмеяться в голос. Его частично парализованное горло издавало при этом страшные каркающие звуки, в которых не было ничего ни от смеха, ни от его прежнего голоса.
По этим ужасным звукам Эми его и нашла.
Остин не чувствовал левой руки и ноги. Левая часть его лица тоже ничего не чувствовала и оставалась неподвижной, как античная маска. Казалось, ему сделали сильнейший обезболивающий укол.
Когда его внесли на носилках в машину «Скорой помощи» и повезли в больницу, он вцепился правой рукой в запястье Эми и заплетающимся языком пробормотал: