Но и без этого можно обойтись.
Остин опустил глаза и посмотрел на покрытую светлыми кудряшками головку Мелинды. Как все-таки это прекрасно – разлечься на солнце в шезлонге и держать на коленях внучку. Да разве можно, особенно в его положении, требовать от жизни большего?
Когда к нему подошла Эми, он уже начинал дремать.
– Извини меня, папочка. – В голосе дочери проступало смущение. – Но и ты тоже виноват: почему не сказал мне, что она уснула? Ведь она отдавила тебе больную руку. Представляю, как она у тебя затекла…
Эми наклонилась, чтобы взять у него с колен дочь.
– Н-нет, – очень медленно произнес Остин. – У м-меня в-все в порядке…
Он хотел сказать Эми, чтобы она не забирала Мелинду, но язык и губы еще плохо ему повиновались. Пока он пытался с ними совладать, Мелинду забрали от него и унесли. Осталось только нагретое ее тельцем место у него на коленях и затекшая рука – как напоминание о том, что внучка совсем недавно была с ним.
Потом Эми с удовлетворением произнесла:
– Ну вот. Теперь тебе наверняка стало легче…
У Остина на глаза навернулись слезы. Обозвав себя мысленно «старым дурнем», он поторопился отвернуться, чтобы дочь ничего не заметила.
Целую вечность назад он дал себе слово никогда не раскисать. Размякшего человека легко обидеть. С тех пор прошло уже много лет, но он ни разу никому не говорил, какие чувства по тому или иному поводу испытывает. Даже Молли. Особенно Молли.