Румянец залил ее бледное лицо.
– И ты думаешь, я смогу распорядиться такими деньгами? – сказала она, глядя на эти радужные бумаги, которые стоили целое состояние. – Ты в самом деле думаешь, что я…
– У меня не будет на это времени, Джузеппина. – Он был уже на пути к новой цели. – Мне нужно, чтобы ты заботилась о доме. Нас ведь двое теперь.
– Я сделаю все, что смогу, – согласилась она, подчиняясь брату, авторитет которого был в ее глазах неоспорим. Эта неожиданная ответственность, которая легла на нее теперь, заставила девушку почувствовать себя другой, приглушив немного печаль в ее смиренном взгляде.
Чезаре огляделся вокруг, и тоска захлестнула сердце. Где те дни, когда они дружно жили здесь всей семьей? Сначала отец, потом мать, потом Серафина и младшие братья – все умерли.
– У нас будет теперь совсем другая жизнь, Джузеппина, вот увидишь.
С нищетой, которая окружала их здесь, будет покончено. Подумать только, на этом убогом матрасе из сухих кукурузных листьев, под зеленым выцветшим одеялом, он проспал почти всю свою жизнь.
– Как ты изменился, – восхищенно сказала ему сестра. – Ты не похож теперь ни на кого из нас.
– Мы все изменились, Джузеппина. Война всегда что-то меняет в людях. – Он подумал о своей матери. Будь она жива, изменилась бы она? Он с нежностью вспомнил ее еще молодое лицо со следами усталости, ее мягкие каштановые волосы, красиво собранные на затылке в пучок. «Мама», – мысленно произнес он, и его охватило волнение.
– А наша мебель? – спросила сестра, показывая на убогую обстановку.
– Кто-нибудь заберет ее себе, – небрежно ответил Чезаре под недоверчивым взглядом сестры.
– Так, значит, мы и в самом деле богаты, – пробормотала она с некоторым опасением.
Парень улыбнулся.
– Скажем так – обеспечены.
– А как же мамины вещи? – Тугой комок сдавил Джузеппине горло, она едва не расплакалась. – Ведь это мамины вещи, – повторила она, подавляя рыдания. Ее страшил такой внезапный разрыв с прошлым, и она хваталась за любой предлог, чтобы задержаться в нем еще на какое-то время.
– Даже если мы будем цепляться за свое горькое прошлое, – произнес Чезаре, – оно все равно от нас убежит. И слава богу.
– Хорошо. Пусть все так и будет, – помолчав, согласилась она. – Оставим все вещи соседям. Кроме свадебной фотографии.
Она пошла в комнату матери за фотографией, которая вызывала у бедной Эльвиры так много воспоминаний. На ней Чезаре снова увидел мать молодой и красивой, в платье с узкими рукавами, застегнутом у ворота золотой брошью, которую Анджело ей подарил. Анджело, его отец, кроткий великан, стоял рядом с выражением наивной важности на лице. Это был добрый малый, но без особого полета – рабочая лошадка, как впервые подумал он об отце.