– О да, голубчик, именно так! – почти плакала она от страстного предвкушения. А Чезаре, делаясь все решительней, все смелей, уже мял руками ее торчащие соски, ласкал губами плечи и шею и, утопив себя в женщине, которой обладал, сам был ее рабом и пленником…
Полуденное солнце пробилось сквозь жалюзи, золотыми полосками отпечатываясь на ковре. Сонная муха своим нудным жужжанием лишь подчеркивала царившую в доме тишину. Чезаре встал и, стыдливо отворачиваясь от нее, растерянно путаясь в одежде, стал одеваться. С молчаливой улыбкой она смотрела на него. «О боже, – подумала она, закалывая шпилькой распущенные волосы. – Ведь это в первый раз, с тех пор как я овдовела». У нее в первый раз, и у него в первый раз – и это, несмотря на разницу лет, по-своему их уравнивало. С нежностью смотрела она на этого парня, почти еще мальчика, чья угловатая, еще не полностью сформировавшаяся мужественность давно волновала ее. Он был скромен и молчалив, этот парень, но безошибочным женским чутьем она угадала в нем силу.
– У тебя это впервые? – спросила она, хотя и была в этом уверена.
– Да, – смущенно подтвердил он.
– Ну что ж, – грустно усмехнулась она. – Лучше со мной, чем с какой-нибудь шлюхой.
– Почему вы так говорите? – не понял он.
– Потому что по возрасту я могла бы быть твоей матерью…
– Не знаю, – сказал он, – это не так… Я так не думаю… – Ему не нравилось что-то в этих ее словах, но он не умел возразить.
– Оставим это, – сказала она. – Я сама во всем виновата. Но больше такого не будет, имей в виду. На этом все кончится. Ты меня понял?
– Да, синьора, – послушно ответил он, а ей хотелось услышать «нет». Ей хотелось плакать, хотелось еще его ласк, но она уже вошла в роль хозяйки.
– А теперь иди домой и завтра утром постарайся не опоздать.
– Да, синьора. – Чезаре кивнул и вышел.
А она бросилась на постель, еще теплую, еще хранившую запах его тела, и забылась в сладостном изнеможении.
В то июльское утро Чезаре жил с ощущением никогда не испытанного счастья: он не чувствовал ни голода, ни жажды, не искал развлечений, ему хватало себя самого. Воспоминание о первом любовном опыте полностью заполняло его. Он весело пнул на ходу пустую консервную банку, валявшуюся на обочине, но, увидев прохожего на другом конце улицы, тут же оставил ее, чтобы не показаться мальчишкой.
Проходя мимо остерии, он увидел Риччо с надвинутой на глаза фуражкой и развалившегося на стуле, точно его сморило сном. Чезаре не стал окликать его, намереваясь продолжить свой путь в одиночестве, но друг был настороже и уголком глаза заметил его.