– Но этого не может быть! Я ни с кем…
– Выведите меня! Выведите! – заорал Петренко.
– Сережа, подожди! Я хотела тебе сказать, чтобы ты не думал ничего такого…
– Замолчи!
Появился раздосадованный режимник.
– Вы тут ополоумели, что ли? Вначале просите свидания, потом сцены здесь устраиваете. Мне не нужны неприятности!
– Тебе заплатили? – рявкнул Петренко. – Вот и помалкивай! Выводи меня отсюда, к чертовой матери! Не то я за себя не ручаюсь!
– Сереженька! – всхлипнула Марина.
– Прощай! Живи без меня, – теперь его голос звучал почти спокойно. – Да не рви сердце. Видно, не судьба…
Его шаги гулко звучали по коридору. Раздался лязг замков, а мир вокруг Марины погрузился в непроницаемую тьму. Она мало что поняла. Разве только то, что произошло нечто ужасное. Сережа отказался от нее и их будущего ребенка. Но как он мог? Почему? Затем всплыла в памяти фраза о его бесплодии. У Марины не было сомнений в том, что он жестоко ошибался. Как он может быть бесплоден, если у нее под сердцем живет неоспоримое доказательство его мужской полноценности. Она ждет ребенка, и его отец – Сергей. В этом не может быть никаких сомнений. Ведь она больше ни с кем… Господи! Неужели тот дурной сон в Петербурге был явью?
Ей вспомнилось низкое свинцовое небо, моросящий дождь, уютный номер в роскошной гостинице, свечи… Неужели этот ребенок, на появление которого она возлагала такие надежды, был зачат в ту самую ночь, когда она, захмелевшая не столько от вина, сколько от черной безысходности, бесстыдно металась на накрахмаленных простынях, а рядом был милейший друг их семейства – Виктор Павлович Полич.
Марину передернуло. Только не это! Все что угодно, но только пусть та ночь так и останется для нее дурным сном, кошмаром, который исчезает при появлении первых солнечных лучей. Но ребенок-то никуда не исчезнет… Беременность вдруг показалась ей тяжкой ношей, которую хочется сбросить; ее тело, еще не утратившее природной красоты и гибкости, – неуклюжим и каким-то чужим. Странное чувство гадливости овладело ею, когда она поняла, чье семя пустило в ней свои цепкие корни.
Несколько дней она находилась в полнейшей прострации. Она не появлялась на улице, мало спала, еще меньше ела. Мать, навещавшая ее раз в неделю, была удивлена, застав любимую дочь в ночной рубашке, неумытую, непричесанную, с каким-то странным безразличным взглядом, направленным, казалось, куда-то внутрь. На все вопросы дочь отвечала односложно, подолгу молчала. Добрейший Виктор Павлович, как всегда, поспешил на помощь. С плотно набитыми пакетами в руках (яблоки, соки, деревенский творог – все самое свежее, с рынка!), с участливой улыбкой на безупречно выбритом лице, он появился как-то под вечер.