— Ну и что с ней теперь делать? — Вылезший из-под одеяла Тартунг подобрал кинжал, зажег второй светильник, бросив на ворочавшуюся среди обломков короба девицу кровожадный взгляд. — Может, прирезать, а ошейник продать? Все лучше, чем кривоногому запросто так проигрывать.
— Вот-те раз! Я же собираюсь у него три сотни дакков выиграть, ты что, забыл? — Эврих, морщась, оглядел свои залитые кровью руки и вытащил неизменную сумку с лекарскими принадлежностями. — Помоги-ка руку перевязать. Ишь, кровища, как из резаной свиньи, хлещет!
— Никак ты хочешь её у себя оставить? — спросил Тартунг, обтирая влажной тряпицей Эвриховы порезы. — Триста дакков на дороге не валяются, спору нет, но по мне, так лучше поступиться ими, волю Газахлара исполнить и жизнь свою заодно сохранить. Она-то ведь тоже чего-нибудь стоит, верно?
— А ошейник? Его ты, кажется, в расчет не берешь? — ухмыльнулся аррант, кривясь от боли.
— Ну убейте! Убейте, скорпионьи отродья, только не мучьте! — простонала из угла Афарга. — Вы меня не убьете, так я вас все равно порешу! Гады смешливые!
— Слушай, ты, кусок дерьма! — зашипел Тартунг, словно целый выводок разъяренных ндагг. — Кто тебя мучит? Вспомни, тебя хоть чем в этом шатре обидели? Тебе у ранталуков лучше было? Или у Гитаго? Чего же ты его или Зепека не порешила? А?! Тебя спрашивают, тварь неблагодарная!..
В груди парня заклокотало от ярости, и он аж зубами заскрежетал. Повернулся к арранту и сипло сообщил:
— Она, видать, из тех выродков, которые только палки боятся, а гладящего их норовят побольнее цапнуть. Я таких встречал. Конченый народ. Они как дерево, у коего все нутро прогнило.
— Потуже заматывай, а узел выше закрепи, — посоветовал Эврих и позвал: — Афарга, поди сюда.
Сидевшая на корточках среди обломков короба и разбитых мисок девушка не шелохнулась, лишь глазами сверкнула злобно, ненавидяще.
— Дай срок, оживет еще. А коль скоро на меня с кинжалом бросилась, значит, начало в ней пробуждаться что-то человечье. Не до конца её, значит, загубили. — Эврих пошевелил пальцами, повел руками, пробуя, ладно ли наложены повязки. — Иди сюда, посмотрим, не надо ли тебя починять.
Видя, что Афарга не собирается трогаться с места, аррант сам подошел к ней. Присел рядом на корточки.
В общем-то он догадывался, что творилось у неё на душе, и даже ожидал чего-то подобного, потому и не застала его Афарга врасплох. Они с Тартунгом постарались, чтобы девчонка почувствовала себя человеком: не загружали работой, купили кое-что из одежды, в том числе ярко-алое сари, на которое заглядывались не только кочевницы, но и жительницы озерного поселка, звонкие браслеты красной меди, несколько пар сандалий. Где-то он не то читал, не то слыхал, что наряды помогают женщине ощущать себя женщиной. И легко представить, каково же было ей, почувствовав себя человеком, вновь увидеть Гитаго, услышать разговоры о её продаже. А что уж она хотела: убить вероломного, как ей представлялось, господина, оказавшегося ничуть не лучше прежних, или же быть убитой, дабы навсегда перестать быть игрушкой в чьих-то руках, не так в конце-то концов важно…