– И как это? – полюбопытствовал Панов.
Лесовичок вдруг вскочил, закрыл глаза и быстро-быстро забормотал нечто непонятное. Затем несколько раз крутнулся на месте, открыл глаза и внезапно быстрыми-быстрыми и какими-то паучьими движениями рук стал хватать в воздухе нечто невидимое; причем казалось, что это невидимое сопротивляется и рвется из его рук, а он подбирал это нечто скрюченными сухонькими пальцами, потом стал мять в ладонях, не переставая при этом ожесточенно бормотать. Панову сделалось жутковато. А старичок вдруг также внезапно, как и начал, прекратил свое бормотание, шлепнулся на стул и ловко опрокинул в рот заботливо наполненную Пановым рюмку.
– И много вы так… собрали? – вновь полюбопытствовал Панов, приходя в себя.
– Много, – лесовичок захихикал. – Нечистый, Димитрий, вот здесь, – он постучал сухим пальцем по груди, – в душе людской. А отсюда его только священник может изгнать, да и то не всякий – я таких и не встречал почти. В помещениях нечистому откуда взяться, тем паче в городе. Хотя водою святою их покропить, порою, и не бесполезно, – старичок вновь потянулся к рюмке.
– Значит дурите народ? – без обиняков спросил Панов.
– Дурю, – охотно согласился лесовичок. – Отчего не дурить, когда они сами того хотят? Грех это небольшой, а вот деньги за него дают хорошие. Я, милый ты мой человек, на этом деле троим детям в России помощь оказываю – без меня бы они там сейчас на одном хлебушке с молоком жили бы – да двух внучек в институтах держу. А в институтах тех, помимо прочего, за науку платить надо – не казенное заведение.
– А дети ваши науку не переняли? – не отставал Панов. – А то бы как славно сейчас жили бы!
– А-а! – досадливо сморщился старичок. – В мать они пошли. А покойница, прости меня Господи, глупая женщина была. В партию эту вступила, на собраниях выступала и детей туда же потащила. Меня все малахольным перед ними выставляла, темным. В церковь, видишь ли, ходит, блажененький. Они меня и сейчас таковым считают. Поэтому я и уехал сюда и живу в отдалении от чад своих. Старушку вот себе нашел хорошую, опрятную, живем по-малу…
– А от денег не отказываются? – старичок Панову нравился все больше.
– От денег – нет, – лесовичок снова захихикал. – От денег, тем паче дармовых, хороший ты мой человек, никто не отказывается. Приезжают. Подарки привозят, на мои же деньги купленные, почет и уважение оказывают. А мне и приятно. Знаю, что как помру, и хоронить все приедут – за папашиными деньгами. Слетятся…
К концу застолья лесовичок развеселился настолько, что запел, да так заразительно, что Панов и, заглянувшая к ним на кухню жена, невольно подтянули. Лесовичок попытался и сплясать, ловко вытанцовывая вокруг дородной супруги хозяина, но та оказалась слишком неповоротливой и неумелой – скоро смущенно шлепнула на табуретку. Вечер, одним словом, удался.