На дне ее глаз все еще тлел (или ему казалось?) уголек привязанности, но его при всем желании нельзя было спутать с потаенным, осушающим и воздух в легких, и слезы на щеках, жаром страсти. Возвращение чувств – это мираж, в который может поверить только безумец, впрочем, если одиночество не успело пропитать воспоминания полынным соком ненависти, один из расставшихся всегда рад обмануться.
– Садись, – предложил он.
Вика подождала, пока он отодвинет для нее стул, присела, аккуратно оправив юбку на коленях, положила сумочку на скатерть и достала из нее свои гвоздичные сигареты.
Огонек серебряного «данхилла» (Сергеев автоматически отметил, что раньше она пользовалась разовыми зажигалками: дорогие безделушки долго не держались – она забывала их где попало) лизнул тонкую коричневатую сигарету, и воздух в зале наполнился таким знакомым, странным ароматом.
– Место выбрала ты, – возразил Сергеев. – Я тут совершенно не при чем!
– О да… – подтвердила Вика. – Я место, ты зал… Каждый выбрал свое! Как в шпионских романах, знаешь, чтобы избежать прослушивания или засады. Ты боишься засады, Сергеев?
Все было бы полбеды – и ирония, и показное (как же ему хотелось верить, что оно показное!) равнодушие: на что тут можно рассчитывать? Слишком свежи еще воспоминания о ее прикосновениях. О том, как пахнет ее кожа… Как щекотно дышит она в ложбинку под ключицей, как под утро прижимается к нему всем телом в поисках тепла.
Все было бы полбеды: воспоминания блекнут, выгорают и в конце концов становятся некими призрачными иллюстрациями к пережитому, картинками «в карандаше» на давно перевернутых страницах – вот только при звуках ее голоса у Сергеева все замирало внутри, и тщательно выстроенный план разговора начинал сминаться, морщиться и превращаться в пепел, словно пергамент в огне.
А картинки оживали, ни дать ни взять – синема Люмьеров, и воспоминания – такие свежие, словно они и не воспоминания вовсе – неслись на него, как тот самый прибывающий поезд на публику на старой пленке.
– Нет, засады я не боюсь, а вот диктофон, будь добра, отключи. Журналистские рефлексы можно помаленьку и забывать. Ты же уже не совсем журналист…
Она рассмеялась. Весело, совершенно не обидевшись на слова Михаила. А еще год назад обиделась бы смертельно!
– Я уже совсем не журналист, Сергеев. Я пресс-секретарь премьера, а журналист и пресс-секретарь – это разные вещи! Ладно, считаем, что ты меня уел! Отключаю я машинку, отключаю…
Жмуря глаз от дыма по-мужски зажатой в зубах сигареты, она, поковырявшись в недрах своей рабочей сумки, извлекла на свет маленький, размерами примерно такой, как ее изящная зажигалка, цифровой диктофон. Красный светодиод на корпусе погас, и диктофон полетел обратно.