Аппарат умолк. Не было привычного «прощай» или «до свидания». Может быть, поэтому Зина продолжала сидеть?
Нильс в отчаянии крутил прядь волос, пока боль не отрезвила его. За восемь лет, проведенных в ослепительном свете звезды Бернарда, он ни разу не испытал состояния такой безысходности. Он медленно встал, медленно обернулся.
– Это тебе, можешь его взять, – сказала девушка с отчаянием.
– А вы… помните ее?
– О нет, это же невозможно! Но то, что она сказала, – правда. Она была очень несчастна. Всю жизнь! А прожить из-за тебя старалась подольше. И замуж не вышла. Только родила дочь – от искусственного зачатия. Это была моя прабабка. Она и вырастила меня по ее завещанию вместе с моей мамой, которая… Я все знаю, все помню, потому что я – это она… Помню даже, как мы целовались там, у моря. Вот, у меня есть фильм, который мы сняли тогда, и все твои фильмы и фотографии. На них я вижу тебя и себя, не другую женщину, а себя!
Он грубо схватил ее руку, потянувшуюся было к старинной сумочке, но тут же испугался собственной грубости, ощутив ее нежную кисть. На него нашло какое-то наваждение, это было уже не в первый раз после возвращения из Космоса. Он не отрываясь смотрел на ее открытую шею, потом рванул ворот блузки; возле ключицы темнела бархатистая родинка. Да, клонинговая пересадка не забыла и родинки.
– Поцелуй меня, Нильс! – едва слышно прошептала девушка.
– Уходи! Сейчас же уходи!
Девушка заплакала. Плечики ее затряслись, словно от холода, – совсем как у Зины в тот вечер, когда она сообщила, что у нее нет сил отправиться вместе с ним в экспедицию.
– Я не имею права вмешиваться в твою жизнь! – сказал он ей с той же гордостью, с какой говорил эти же слова и тогда.
– Нильс, ты вошел в мою жизнь с того мгновения, как я почувствовала, что такое любовь. С двенадцати лет я знала, что человек, которого я люблю, – не на Земле, что он первым полетел к звездам, что, когда он вернется, он будет моим.
– Нет, – твердо сказал Нильс. – Нет-нет… Идите, девочка! Выбросьте все это из головы!
Она вдруг заметила свое обнаженное плечо, покраснела и натянула блузку. От этого жеста ее нежная фигурка стала еще трогательней и беспомощней, хотя в порыве и было что-то театральное. Но и прежняя Зина в сильном волнении трже выглядела несколько театрально или казалась такой на фоне других кандидаток в межзвездный полет.
– Не гони меня! Как же я буду жить? – в глазах у девушки стояли слезы.
Она была обессиливающе красива. И в те далекие времена первых месяцев их любви, когда они должны были привыкать и приспосабливаться друг к другу для будущего полета, Зинины слезы вызывали в нем волну неприязни. Ее плач лишал его решительности. Но тогда он слишком сильно ее любил. Теперь он так же ненавидел плачущую девушку и едва сдерживался, чтобы не задушить ее в своих объятиях. Не в силах больше смотреть на нее он опустил глаза, взгляд его упал на скамью, где лежал аппарат с записью умолявшей: «Не будь к ней жесток, Нильс!» Стараясь сдержать себя, он стоял, распрямив плечи и сам не подозревая, сколько в нем еще не растраченной силы и молодости, чего не могла скрыть и его старинная космонавтская куртка, с которой он демонстративно не расставался.