Сделано это было под предлогом инспекционной поездки в Лифляндию и Курляндию, однако Пален не обольщался. Строго говоря, ни для кого не была секретом холодная, лютая ненависть вдовствующей императрицы к графу. Столь сильное чувство преследовало Марию Федоровну с того самого дня, как ей сообщили о смерти супруга. Почему-то именно Палена особенно сильно ненавидела она, хотя хитрый курляндец даже не присутствовал в спальне императора, которому тогда сначала предложили подписать отречение от престола и которого потом прикончили. Не явился туда – и все тут. То ли он не хотел марать руки в крови бывшего благодетеля, то ли сомневался в исходе дела – бог весть. Однако именно Пален все-таки был душою заговора, и вдовствующая императрица хотела – нет, жаждала! – если не крови его, то позора.
А главное, что и Александр ускользал из его рук, выжидая случая, чтобы окончательно освободиться от человека, которому был всецело обязан нынешним своим положением. И он с жадным вниманием выслушивал россказни о неких небесных знамениях, которые являлись там и сям, не просто порицая всевластного министра и осуждая его, но впрямую обвиняя в гибели Павла. Так, в одной из церквей вдруг появилась икона с надписью: «Мир ли Замврию, убийце государя своего?» С легкой руки госпожи Нелидовой слухи о чуде пошли гулять по всему Петербургу, и все те, кто не одобрял цареубийства, увидели в надписи прямой намек на роль, сыгранную Паленом. Он, впрочем, и в ус не дул, а распространителей слухов велено было сечь нещадно и прилюдно, чтобы воду не мутили. Затем Мария Федоровна поставила сына в известность, что ноги ее не будет в Петербурге, доколе там останется «сей гнусный интриган». Александр призадумался… А Мария Федоровна вызвала к себе митрополита Амвросия.
Этот человек возвышением своим был обязан покойному императору Павлу, которому не мог нравиться прежний митрополит Гавриил, любимец его матери Екатерины. Особенно любил Павел Амвросия за его приверженность Мальтийскому ордену и за покровительство расширению католических церквей в России. Павел называл это веротерпимостью, хотя нормальный человек назвал бы вероотступничеством. Но Павел не был нормален…
Однако вернемся к Палену. В один из воскресных дней, с особой торжественностью отслужив обедню в Никольском морском соборе, Амвросий в парадной карете подъехал к дому петербургского генерал-губернатора. Медленно вышел из кареты и долее обычного оставался у губернаторского подъезда, желая привлечь к себе как можно более внимания простого народа. Когда действительно огромная толпа прихлынула к подъезду губернатора, увидавши митрополита и желая получить его благословение, тот вошел в дом Палена. После обоюдных приветствий и разговоров о пустяках Амвросий объявил Петру Алексеевичу причину своего визита к нему и, взяв под руку, подвел к окну, из которого можно было видеть огромное скопище собравшихся людей. Амвросий своим густым, значительным голосом сказал графу, что советует ему как можно скорее оставить Петербург, если он не хочет быть растерзанным в клочки народом, который уже не скрывает своей ненависти к нему за его страшные деяния, и что стоит только митрополиту сказать два слова, как не останется в живых не только генерал-губернатор, но и сам дом его будет разметен по камешку.