– А почему не я? – тихо спросил Заруцкий. – Только скажи: ребенок… он мой сын?
Какая женщина на месте Марины сейчас сказала бы «нет»? Но Заруцкий отчего-то знал: любой ее ответ будет правдивым. Знал!
– Твой, – сказал она, ни мгновенья не промедлив.
Заруцкий задохнулся.
Какое-то время они стояли молча, не в силах развести взгляды, потом оба враз закрыли глаза, шагнули вперед, припали друг к другу…
Но пока им было не до объятий.
Заруцкий поднял своих казаков, те напали на татар, каких только можно было найти в Калуге, перебили их. На другой день атаман от имени Марины стал требовать от калужан присяги ее сыну как наследнику престола.
Да, все были уверены, что ребенок – сын Дмитрия: это придавало его имени весомость. Ну кто стал бы присягать сыну казачьего атамана?! Поэтому, как ни ныло ретивое у Заруцкого, он был принужден признать правоту Марины, которая называла сына Иваном Дмитриевичем. Единственное утешало казака – уверенность, что сын назван в его честь.
Именно желание хоть как-то закрепить свои права на сына, казалось Марине, и побудило Заруцкого называться иногда Дмитрием. Когда он захватил Астрахань и утвердился в городе, убив воеводу Ивана Хворостинина, астраханцы так и надписывали свои челобитные: «Царю-государю Дмитрию, государыне-царице и великой княгине Марине Юрьевне и государю-царевичу и великому князю Ивану Дмитриевичу».
Астрахань стала последним прибежищем «царской семьи», прошедшей за минувшие четыре года, кажется, все круги ада, испытавшей и огонь, и воду, и медные трубы. Их гнали поляки, русские, шведы, казаки…
Да разве только они одни переживали муки? Разве не горела в адском огне и вся страна?
Марина думала, что самым большим несчастьем в ее жизни был брак со вторым Дмитрием. Вспоминала, как испугалась, увидав его: «Нет, лучше смерть, чем это!» Но, как ни странно, все оказалось переживаемо. А вот после его смерти на нее обрушились настоящие несчастья, которые никак не удавалось избыть. И наваливались они так поспешно, так неудержимо, что их не только остановить было невозможно, но даже и вовсе исчислить. Пытаясь вспомнить их и как-то упорядочить, она терялась: беды путались в памяти, накатывали косматым водяным валом, какие порою ходили по Волге и Каспийскому морю, около которого стояла Астрахань.
Воспоминания далекого, дальнего прошлого – вот что было соломинкой, за которую неустанно хваталась Марина. Сама себе она казалась человеком, разбуженным посреди чудного, блаженного сна, и расставаться с видениями было невозможно, невыносимо, поэтому она и наяву пыталась поймать рассеивающийся призрак. Она отворачивалась от пропастей, которые разверзались под ногами, и закрывала глаза перед препятствиями, которые вырастали тут и там на ее пути. Ноги ее были изранены на трудном пути, руки ослабели, душа изуверилась…