Но никто не пришел, не нашел его. И кабы не новая роковая случайность, участь его так и осталась бы навеки безвестною.
И вдруг будто чья-то недобрая ледяная рука стиснула сердце Марины. Участь сэра Брайана по-прежнему останется безвестной. Как и участь той, которая нашла его… себе на погибель.
С непостижимой ясностью девушка поняла, что изображенная на странной картине красавица, в отчаянии бьющая в стены глухой, без окон, без дверей, каморки, – это она сама. Ну а сэр Брайан – лишь подтверждение тщетности всех ее будущих усилий.
Отчаянный крик взвился к потолку, тоненькой, неслышной струйкою просочился сквозь щели, улетучился. Кричи, не кричи… Сэр Брайан тоже кричал, но никто не услышал, хотя его искали изо всех сил. А ее-то не будут искать. Никто не знает и не узнает, что она вернулась в замок. Никто и вообразить себе не сможет, что она нуждается в спасении!
Неужели ей никогда не выйти отсюда? О нет…
Невольная узница отпрянула от скелета, этого чудовищного свидетельства вековечного торжества Смерти, и ринулась к тому месту, где очнулась, как если бы оно было более остальных близко к реальному, живому миру, из коего Марина оказалась так внезапно и ужасно вырвана. И вдруг новая волна смрада нахлынула на нее. Запах гнили. Запах смерти.
Марина шагнула в угол, полускрытый тенью, и тут же отпрянула.
Ноги подогнулись, руки затряслись, в голове застучали тысячи железных молотов. Перед глазами встали кровавые пятна, но они не в силах были заслонить ужасную картину. В углу находился разлагающийся труп женщины в грязном, изорванном коричневом платье из грубой ткани, какие носят монастырские послушницы, с распущенными, спутанными волосами цвета льна. Черты лица сделались неразличимы под жуткой маской, которую надела смерть, но Марина разглядела жуткие раны у запястий, из которых в изобилии натекла вокруг кровь, превратившаяся в черные, запекшиеся пятна.
Леди Элинор? Ох, нет… Марина никогда не видела эту страдалицу, однако мгновенно и безошибочно узнала ее. Гвендолин!
Прошло немало времени, прежде чем Марина пришла в себя. Горькие рыдания вырвались из груди – словно бы душа ее вырвалась на волю и оплакивала несчастную плоть, которой предстоит сделаться добычею мучений, а затем и тлена. Но оплакивала она и всех усопших здесь – своих сотоварищей по несчастью, по обители смерти.
Разум, еще не вполне осознавший неизбежность гибели, по-прежнему пытался делать то, чем был занят последнее время, – расплетал венок чудовищных интриг, свитый Джессикой. Словно бы воочию Марина увидела, как несчастную леди Маккол, связав и заткнув ей рот, волокут из башни в эту зловещую каморку. Джессика и Хьюго смотрят хладнокровно, а быть может, торжествующе, как Линкс вскрывает Гвендолин вены. Потом они ждут, пока жертва не перестанет стонать, пока вся жизнь не истечет из нее.