Он предлагал ей лететь с ним на Канары, но она отказалась.
– У тебя там работа, Саша, – сказала Аннушка. – А мне зачем? Я на Канарах была, мне они не понравились. Торчат какие-то камни посреди океана, а я со скал не люблю купаться, люблю, чтобы песочек, как на Мальдивах. И вообще, даже рыбы приличной в ресторанах не подают, тунец один.
Александра задело, что она говорит о купании и рыбе, и он сердито одернул себя, чтобы ничего ей на это не ответить. Ему хотелось, чтобы она подумала не о Канарах вообще, не о каком-то отвлеченном путешествии, а о том, что поедет именно с ним, и чтобы ей было поэтому все равно, куда ехать. Но мало ли чего ему хотелось! Аннушке незачем было знать о таких его желаниях.
Александр помнил, как поразили его строчки из «Евгения Онегина»: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей», – как он не поверил им, когда в четырнадцать лет прочитал впервые, и как по мере взросления убеждался в их точности.
Признайся он Аннушке в том, как неистово хочет, чтобы она его любила – да что там, необязательно даже так глобально, просто признайся он в том, как сильно хочет, чтобы она провела с ним неделю на острове Гран-Канария, – это вряд ли вызвало бы у нее что-нибудь, кроме снисходительного недоумения. А ему нужны были от нее совсем другие чувства.
Конечно, на Канары он полетел и без Аннушки. В Лас-Пальмасе находилась крупнейшая база океанского флота – еще Христофор Колумб ремонтировал у этих берегов свои корабли по пути в Америку, – и у Александра в самом деле хватало здесь дел, потому что его суда ловили рыбу по всей Атлантике. И не только тунца они ловили, легко он мог бы опровергнуть наивное Аннушкино мнение! Но не стал опровергать.
Он потянулся, не вставая с кровати; все тело выгнулось, как у большого, сильного животного. Точно так же, как это было сегодня ночью, когда, сидя на нем и сжимая его бедра круглыми коленками, Аннушка заставила его застонать от пронзившего все тело удовольствия.
Александр глупо улыбнулся, вспомнив это; благо она не могла сейчас видеть его улыбку.
Душ вбивал в него свежесть колючими струями, крепкий кофе, сваренный и выпитый в одиночестве, вливал бодрость. Александру совсем не хотелось уходить. Хотя выйти на улицу было необходимо: кончились сигареты, а Аннушка не курила, и сигарет в ее квартире не было совсем, даже каких-нибудь тоненьких дамских фитюлек. Курить хотелось очень сильно, но при мысли о том, что удовлетворение этого незамысловатого желания вытолкнет его отсюда, прервет то странное, непонятное состояние, в котором он пребывал, – при этой мысли даже потребность курить как-то спадала.