Тогда Александр и почувствовал впервые, что этот лес, и эта река, и весь этот берег, который он полюбил с той самой минуты, когда увидел, – что все это перестало быть отдельным от него, все словно бы легло в его ладонь, и легло прочно, надежно. И ощущение живой тяжести этого принадлежащего ему мира, то ощущение, которое глубоко поселилось в нем, наполнило его сердце восторгом.
То, чем он стал заниматься, сразу сделалось для него не просто бизнесом – налаживанием рыбацкого хозяйства, ремонтом лодок и домов, разносторонним маркетингом, основы которого он сначала узнавал на ходу, а потом уж дополнял практические знания книжными, – все это давало возможность дергать жизнь за усы, как Маугли дергал за усы тигра Шерхана в детском мультфильме.
Александр в равной мере любил непредсказуемость риска и прямое усилие труда, он обладал упорством, свободным умом и постоянством воли – не просто волей, а вот именно ее постоянством; эти слова поразили его во впервые прочитанном «Герое нашего времени», хотя он не очень понял тогда, что они означают. И соединение всех этих качеств, которое сразу разглядел в нем Воронежцев, оказалось тем самым, которое необходимо было для успеха.
Но теперь эта часть его жизни должна была закончиться, потому что он прошел ее насквозь, от начала до конца, и не видел смысла повторять пройденное.
Пашка говорил, чтобы в Мурманске Александр ехал в больницу, но он решил, что хватит и травмпункта. Пришлось, правда, отсидеть длинную очередь в компании бомжей, избитых в кровь пьянчуг, охающих старушек, которые поскользнулись на осенних листьях, чтоб их черт побрал, эти нынешние власти, улиц вовсе не убирают, вот то ли дело при Брежневе, ведь жили как у Христа за пазухой, и надо ж им было… пусть бы этому Горбачеву…
Когда Александр вошел наконец в кабинет, голова у него гудела от глупых разговоров, которые поневоле пришлось выслушать.
– Вывих у вас, молодой человек, – быстро и равнодушно ощупав его запястье, сказала пожилая врачиха. – Сходите, конечно, на рентген, но я и так вижу: вывих. Могу вправить.
– Вправляйте, – морщась от боли, кивнул Александр. – Прямо сейчас. Потом на рентген схожу.
Он давно уже научился распознавать разнообразные человеческие качества даже в самых сложных проявлениях, поэтому сразу понял, что врачихино равнодушие – это, собственно, и не равнодушие, а опыт, не позволяющий ей выказывать волнение там, где оно не требуется.
Вывих она вправила мгновенно – Александр успел лишь коротко охнуть; слезы брызнули у него из глаз непроизвольно.
– Вот и все, – уже не с равнодушием, а с удовлетворением от толково сделанной работы сказала врачиха. – Юля, наложи молодому человеку лангетку. Рука должна побыть в неподвижности, – объяснила она Александру. – Дрова рубить вам пока нельзя.