– Почему вы решили, что я дрова рублю? – удивился он.
– Ну, или не дрова, но что-нибудь в этом духе. Мозоли на руках.
Вообще-то ему приходилось делать в поселке всякое, несмотря на свое начальственное положение. И мозоли в самом деле как вросли в его ладони с самых первых дней работы на Варзуге, так и не сходили все восемь лет.
– Лангетки кончились, Анна Леопольдовна. Вчера еще.
Александр обернулся. В дверях кабинета стояла, что-то дожевывая, молодая темноглазая женщина в белом халате. Она смотрела на врачиху прямым тяжеловатым взглядом, а пациента вовсе никаким взглядом не удостаивала.
– Ну, придумай что-нибудь, – вздохнула врачиха. – Дощечки возьми, Родион специально принес. Безобразие! Скоро одной зеленкой лечить будем.
– Пойдем, – по-прежнему не глядя на Александра, позвала медсестра. – В процедурную.
Он прошел за ней в соседний кабинет, сел на клеенчатую кушетку. Медсестра взяла со стола и недоуменно повертела в руках обрезки вагонки.
– И что прикажешь с этим делать? – хмыкнула она. – Я им что, столяр?
– Дай сюда. – Здоровой рукой Александр забрал у нее дощечки. – Вот так держи. И вот так. – Он приложил их к больной руке и скомандовал: – Теперь завязывай покрепче.
Медсестра впервые взглянула ему в глаза. В ее глазах, блестящих, как переспелые вишни, мелькнуло подобие интереса.
– Сообразительный, – заметила она. – Где руку свихнул? Сам-то кто?
– Рыбу из реки тянул, – ответил Александр.
– Здоровая, что ли, рыба попалась?
– Здоровая. Семга. Так дернула – на ногах не устоял. На руку и приземлился. Странно даже, – пожал он плечами.
– Чего ж странного?
– Везло мне всегда. Друг говорит, Бог меня бережет.
– Бог дураков только бережет, – усмехнулась медсестра. – А тебя чего ему беречь? Ты и сам выкрутишься. Тебя как зовут? – Одновременно с этим вопросом она заглянула в заведенную на пациента карточку и прочитала: – Ломоносов Александр Игнатьевич. Знакомая фамилия, не вспомню только, где могла слышать. У тебя родни в горздраве нету?
– В горздраве нету.
Александру стало смешно. Эта женщина с чересчур широкими плечами и вишенными глазами была первым человеком, который не вспомнил, где мог слышать фамилию Ломоносов. Но то, что она сказала про дураков и Бога, ему понравилось. В этих ее словах, а значит, в ее отношении к действительности было то же, что сразу чувствовалось и во взгляде ее, и во всем облике: точность – грубоватая, но соразмерная жизни.
– Иди обратно в кабинет, – скомандовала Юля. – Леопольдовна тебе больничный для начальства выпишет.
– Да мне вообще-то больничный не нужен, – пожал плечами Александр.