– Та-а-ак! – зловеще процедил он, поймав на лопатообразную ладонь несколько капель крови. – Теперь тебе не жить, паскуда! Теперь молись!
Он начал медленно подниматься. Герман бросил быстрый взгляд по сторонам. Он никак не мог понять, куда делась Ленка. Только она могла прекратить это безобразие. Но ее не было, хотя сервировка на столе свидетельствовала о том, что недавно здесь ужинали двое. Герман успел заметить две бутылки – из-под вина и из-под водки – обе были пустые.
«Небось побежала этому животному за добавкой, – сообразил Герман. – Странные все-таки эти женщины!»
Пьяный тяжеловес двинулся на него. И тут Герман сообразил, что все еще держит в руках горлышко разбившейся бутылки. Он вытянул его перед собой, и оно сверкнуло бритвенно-острым зеленоватым срезом.
– Запорю! – страшным голосом проговорил Герман, не двигаясь с места.
Амбал покосился на «розочку», на лицо Германа, и впервые на его физиономии появилось что-то, похожее на сомнение.
– Брось! – сказал он, продолжая наступать на Германа. – Брось, хуже будет!
– Куда уж хуже, – проговорил сквозь зубы Герман.
Вдруг громила остановился и, сказав: «Ладно!», полез в карман. Потом он ухмыльнулся и вытащил оттуда выкидной нож. Лезвие выскочило с леденящим звуком.
– Я отрежу тебе твои поганые яйца, – с наслаждением начал объяснять пьяный. – Потом засуну их тебе в пасть. Потом я вспорю тебе брюхо…
Он так увлекся рассказом, что упустил решающий момент. Герман решил не ждать, пока исполнятся мечты этого идиота, и в отчаянном броске сделал выпад.
Он сам удивился, как легко вошло острое стекло в человеческую плоть. Прозрачная зеленоватая зазубрина разрезала шею амбала, точно кусок масла, а в следующую секунду из разреза хлынул такой поток крови, что даже у Германа помутилось в голове от ужаса. И тут он допустил роковую ошибку.
Он был уверен, что с противником покончено, и расслабился. Но громила последним, уже почти бессознательным движением пырнул Германа ножом.
Удар был направлен в живот, но силы уже оставляли раненого буяна, и Герман успел закрыться рукой. Острое лезвие вспороло его рукав, кожу на руке и перерезало мышцы. Герман отпрянул. Из рукава полилась кровь. Боли он не чувствовал, но обилие крови неприятно поразило его. Чувствуя, что слабеет, Герман сел на пол, достал носовой платок и, помогая себе зубами, сделал импровизированный жгут. Кое-как перетянув раненую руку, он привалился спиной к стене и несколько секунд приходил в себя.
Громила уже не был ему опасен. Бездыханный, он лежал на полу в луже собственной крови. Лицо его и после смерти не выражало ничего человеческого.