ТДК-848 был одним из крупнейших десантных кораблей времен второй мировой войны.
Он прибыл на Окинаву как ТДК (с), это обозначение указывало, что корабль предназначен для эвакуации раненых. На борту находилась группа армейских и флотских врачей и десятки фельдшеров, их задачей было доставлять с берега наиболее тяжело раненных и оперировать их в кубриках на импровизированных столах.
Наряду с медперсоналом ТДК были приданы две баржи, пришвартованные с правого и левого бортов; ТДПС[10], стоящее на главной палубе; танковая палуба была заполнена амфибиями, именуемыми ДГА-3[11], и на борту находились офицеры и солдаты первой дивизии морской пехоты.
1 апреля, когда началась высадка на Окинаву, ДГА выезжали из низкого люка на танковой палубе, сперва они полностью выгрузились, потом просто держались на плаву, вспенивая воду, а затем растянулись широким фронтом и устремились к берегу. Пришвартованные с обоих бортов баржи были освобождены и скрылись с громким плеском, а потом всплыли. На них сошла с ТДК команда саперов, и вскоре уже баржи доставляли грузы на берег. Потом ТДК перегружал балласт в трюмах, пока крен на правый борт не достиг сорока пяти градусов. Тросы, удерживающие ТДПС, были срезаны, судно медленно сползло в море и стало одним из многочисленных десантных транспортов.
Примерно через полчаса на борт стали поступать первые раненые. В мае корабль был ими забит, по сотне и больше человек зараз бывало пристегнуто к столам на танковой палубе, а в кубриках молодые врачи уверенно, профессионально делали сложные операции.
Что помнилось лейтенанту Питу Шовайса? Он вспоминал лежавшего на столе крепкого мужчину с шрапнельными ранами от взрыва противопехотной мины и незрячими глазами. Шовайса случайно оказался рядом, когда этот человек говорил: "Доктор, я ничего не вижу. Я знаю, это слепота, но вернется ли ко мне зрение?" Проходивший мимо врач сказал: "Конечно. Это просто шок".
"Слава богу", - сказал раненый. Но, взглянув на врача, Шовайса понял, что это ложь. И не мог больше смотреть на раненого, тот лежал с обнаженной белой грудью, невидящие глаза глядели с надеждой, сердце наверняка бешено колотилось от страха, он думал, что доктор лжет, знал, что лжет, и надеялся, что говорит правду. Он не мог ослепнуть!
Шовайса не забыл ни лица того человека, ни часто дышавшего парня с виду моложе всех остальных. Шовайса остановился у его стола, лишь у одного из десятков лежащих на танковой палубе, вывезенных с острова в никуда. И спросил шепотом другого врача:
- Как его дела, док?