– Галька проболталась? – глаза женщины сразу похолодели.
– Ну что тут такого? Что ты набычилась? У всех беды случаются…
– Он уже почти здоров, – резко проговорила она.
– Но у тебя все равно проблемы… – я хотел сказать: «с деньгами», но остановил себя. – Может, я помогу их как-то решить?
– Главную мою проблему никто не решит, – Гуля подхватила ведро и зашагала дальше вверх по склону.
(Наверное, она права: коренные, самые больные наши проблемы не решит за нас никто. Они как горб, с которым приходится жить…)
На вершине ягод оказалось не больше, но они были крупнее и слаще. Здесь, среди старых кряжистых сосен и стройных дымчато-зеленых стволов осин с румяными кронами, замшелые, точно в бороде и париках, выступали острые гряды кристаллических сланцев. На Урале их называют шиханами. Они напоминали древнюю полуразрушенную крепостную стену, накренившуюся на один бок, или же хребет чудовищного дракона.
Я вскарабкался на такой гребень. Мужчине всегда хочется выглядеть в глазах женщины удальцом. Вдобавок я вспомнил про недавнюю находку, про целый клад золота, и мне стало еще веселее. По верху гряды я нагнал идущую внизу Гулю и, как мальчишка, сиганул с уступа прямо перед ней. Женщина лишь слегка улыбнулась и пошла дальше.
– Хочешь увидеть сверху наши места?! – вдруг задорно предложила она, оглянувшись. – Айда на маяк!
– Какой маяк? Здесь что, море?! – воскликнул я, смеясь. – Или это маяк для заблудившихся душ?
Оказывается, маяком здесь называют вышку тригонометрического пункта, венчающую эту, самую высокую в окрестности гору с отметкой на карте 352.5 м. Когда-то, лет сорок назад, как поведал мне Бурхан в тот же день вечером, к «маяку» был проведен телефон, и сидел на вышке дежурный, наблюдая: нет ли где пожара?
Теперь это старое – из черных растресканных бревен – сооружение, бог весть как установленное на скалистом пике. Сам пик, как будто искусственно сложенный (может, так оно и есть) из гигантских остроугольных глыбищ, возвышается почти до крон растущих на вершине сосен. Покосившаяся вышка, стянутая по углам исполинскими ржавыми болтами, не иначе как чудом удерживается на своем рискованном постаменте: кажется, толкни слегка одну ее ногу – и вся многоярусная громада рухнет на деревья, рассыплется на части и, ломая лес, устремится вниз по склону. Некоторые бревна уже сами собой отвалились и кое-как держатся внутри башни, словно костыли инвалида.
Стоя у подножия тригопункта, я любовался открывшимися просторами. Вон хорошо знакомые карьеры (словно расковырянные детские песочницы), зеленая полоса заросшей долины Каменки, ленточки дорог, полуразрушенная вача, хутор Вишняковский, его темные латанные крыши.