Вообще-то тут курорт по сравнению с Сибирью. Главное – здесь нет мошки. Казалось бы, радуйся! Так нет же. Я сам для себя мошка – та, самая злая, с Анабарского щита.
Да, тогда мы пережили что-то страшное. Думаю, не каждому сибиряку доводилось с таким сталкиваться.
Мы ждали вертолет, который должен был перебросить нас на другое место работ. Ждали мы его в условленном месте – у края большого высохшего за лето болота, поросшего дурманным багульником и голубикой, куда вертушка и должна была сесть.
Стояла жара, сушь, полное безветрие, и воздух вокруг нас был черен от полчищ мошки. Она облепляла нас с головы до ног, так что невозможно было вздохнуть. За полтора месяца работы мы уже притерпелись к ней и к комарам, но тут творилось что-то адское. Бесчисленные мелкие твари проникали под накомарник, лезли в глаза, в волосы, жужжали и копошились в ушах, жгли шею, лицо, руки, набивались в сапоги. Физиономии и руки у нас распухли, запястья были обглоданы до мяса. Никакие репелленты не действовали.
Осатанелые, отплевываясь и ругаясь, мы натянули кое-как пять пологов из марлевой ткани и в панике заскочили под них, искусанные, злые, подавленные. Стаскивая сапоги, чтобы дать отдых зудящим ногам, я с удивлением обнаружил, что сапоги набиты землей. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это никакая не земля, а давленая мошка. Я выгребал ее из сапог горстями.
…Вертолета не было ни на второй день, ни на третий. Мокрые от пота, грязные, мучимые жаждой, мы не имели возможности ни окунуться где-либо, ни даже умыться; голодные, не могли нормально поесть, боясь даже нос высунуть из своих убежищ. Лишь ночью, когда становилось прохладнее и мошку на два-три часа сменяли комары (они казались теперь такими родными, милыми существами, поделиться кровью с которыми даже приятно), мы выползали наружу, разводили костер, что-то варили, умывались, справляли нужду, заполняли водой фляжки, чтобы назавтра не умереть от жажды.
Увы, эти минуты отдохновения были слишком короткими. Часа в четыре утра зачинался рассвет, и вместе с первыми солнечными лучами на нас обрушивались неистребимые и безжалостные полчища. Полога лишь сдерживали главный удар, рассеянные же отряды нечисти кружили и тут, проникая то ли под краями пологов, то ли сквозь разреженные участки марли. Все мы сделались угрюмыми, раздраженными, и собираясь ночью вокруг костра, почти не разговаривали и даже не глядели друг на друга.
Среди нас был некто Михаил – крепкий накаченный парень, недавний выпускник Горного. Он брал на себя самые длинные маршруты, без всяких усилий таскал тяжеленные рюкзаки и мог в одиночку, играючи, загрузить вертолет. И держался он соответственно – этаким молодцом, настоящим полевиком.