«Наверное, я и любить-то больше не способен. Трындел: придется и мне кого-то полюбить… Сплошной блеф. А сам – пустая оболочка. Двадцать шесть лет – и уже старик…»
У Дворцового моста расстались. Она полетела на ту сторону Невы, легкая, в развевающейся на ветру розовой куртке, я остался на этой.
Сколько-то времени я тупо брел по набережной, не видя ничего вокруг. Потом заметил, что у меня папка (с моими бумагами). Равнодушно швырнул ее в Неву, побрел дальше. Впору было самому сигануть вслед за папкой. Но, к сожалению, я неплохо плавал.
«Все в жизни компенсируется», – вспомнил я свои давние слова. Жизнь решила подтвердить их на моем личном примере.
Помимо пацанов и Раиса к Радику наведывалось немало иных гостей. Другой раз проснешься среди ночи: шум, говор, ругань Бурхана. Выглянешь в окно: в кухоньке свет, дверь ее отворена, полно людей, дым коромыслом. Во дворе – чей-то мотоцикл с коляской или автомобиль у ворот (это уже утром обнаружишь).
Так, почти неделю жили два парня – Иван и Андрей. Один ночевал в кухне на столе-топчане, другой в бане на полкй. Оба мне сразу не понравились. Особенно Андрей – молодой, полненький, с гладкими пухлыми щеками и стрижкой «ежиком». Во всех его движениях сквозила самоуверенность, этакая надменная медлительность: медленно наливает себе чаю, устроившись основательно у печки в своей широкой распахнутой куртке и подвернутых сапогах, столь же медленно потягивает сигаретку на длинном мундштуке. И никогда не смотрит в глаза.
«Кто они такие? – недоумевал я. – И чего торчат тут?»
Но все стало ясно, когда они ввалились однажды во двор, мокрые от дождя, в измазанных глиной сапогах, с лопатой и торчащими из рюкзака перепачканными песком деревянными лотками. Вот оно что! Золотишко моют!
Как-то ночью после затянувшейся пьянки Гайса уснул на сене в телеге, а оба гостя – Иван и Андрей – улеглись дуплетом на его кровати. В комфорте. И тотчас же дико захрапели. Я уже привык к храпу коллег и хозяев и почти не замечал его, а тут прибавилось нечто новое, и это новое раздражало.
В скором времени послышалась какая-то возня, и в бледном свете неба, сочащемся сквозь окна, я разглядел в передней комнате сгорбленную фигуру Бурхана.
– Чё храпите? – послышалось его сердитое ворчание. – Людям спать не даете, – (то есть нам). – Хорош храпеть, ты понял-нет?
Какое-то время длилась пауза, разливался лишь все тот же ритмичный ядреный храп.
– Ишь херачат!.. – то ли с негодованием, то ли с восхищением воскликнул старик. – Храпят, как у себя дома. Как у жены под боком. Понаехали, пьяницы… «Бурхан, Бурхан…» Бурхан вам что, мамка? Кончай, тебе говорят!!!