Три любви Маши Передреевой (Щербакова) - страница 11

Он вел себя по-хозяйски. Маша не знала, как к этому относиться – хорошо или плохо. С одной стороны, человек проходит как хозяин… С другой – в чужом же дому? Тип все сразу вычислил. В доме живут два подростка. Парни. Отец их рыбак.

– Тебя тут нет, – сказал. – Кто они тебе?

– Тетка, – ответила Маша.

– А! – сказал он. – Гастроль…

– Что? – не поняла она. Не в этом смысле, что она не знала этого слова. Знала, конечно. Не поняла, к чему это он сказал?

Потом, пока все совершалось, Маша все думала: а где у него деньги? Легко он одет, и бумажник нигде не топорщится. Разве что в кармашке, задернутом молнией. Значит, там лежит одна большая бумажка, потому что карман не топырится тоже. Некоторое беспокойство по поводу денег все-таки охватило Машу, но ведь все шло правильно? Когда она разделась и легла на теткину семейную постель, он посмотрел на нее весело и сказал:

– Ах ты сотняжечка периферийная! Ах ты телочка бодатая!

«Телочка» – ей не понравилось. Напоминало коровник. Между делом, не раскрывая имени-фамилии, она сказала, что нечего болтать, она из культурной семьи. Сроду никаких коров там, коз не держали… И понятия про это не имеют.

Снова он вытянул губы и пропел ей в ухо свою птичью песню. Было щекотно, но главное она сказала – она не какая-нибудь скотница.

Вскочил он легко, легко впрыгнул в штаны, звякнул браслетом часов. Маша смотрела и ей все это нравилось. Все-таки что-то в нем было американское.

– Эй! – сказала Маша, когда он направился к двери.

– Ой, прости меня! – стукнул «американец» себя по лбу. И, как Маша и предполагала, полез в тот карман, с молнией.

Он стоял над ней, сильный, красивый, и подбрасывал вверх металлический рубль.

– Лови! – засмеялся. – Лови же!

Ну не такой Маша человек, чтоб все это стерпеть.

Она просто вцепилась в него. Он в первый момент опешил, даже подрастерялся, это дало ей преимущество ровно на то время, чтоб рвануть на нем рубаху.

– А ну, расплачивайся, гад!

Рубаха треснула по центру, от ворота и до пупка.

Тут-то он и пришел в себя. Маша и не заметила, как очутилась уже поперек кровати. Лежачее положение для борьбы слабое, а насчет того, что лежачего не бьют, так это архаизм. Тип бил Машу без трудных проблем, бил гордо, уверенно, с позиции силы и правды. Маша успевала только сипло выдыхивать, чтоб не кричать в голос. Что он, сволочь, и понял: шума от нее не будет. Последний раз он ударил как-то особенно больно, даже пришлось взвизгнуть, но он, умный, тут же накинул на нее подушку.

Маша слышала, как он закрыл в спальню дверь. Она слегка повыла в подушку, и, что характерно, – скорей от обиды, чем от боли. Боль она хорошо переносит, а вот обида, оскорбление были нанесены ей страшные. Это ж надо! Обвел вокруг пальца, как малолетку. Попалась, как последняя дурочка! И что было ей подумать: откуда у молодого парня может быть вольная сотня? Нет, конечно, может и быть, но не обязательно. Опять же, молодой может так сразу и не отдать деньги, как с него стребуешь? Тут Маша сделала промашку. Конечно, в той статье, что она читала, ничего про возраст не сказано. Там в основном вообще речь идет об иностранцах. Но где их взять? Ничего, подумала Маша, наука… Вот она сейчас подымется и пойдет снова… Как ее мать говорит, за одного, доча, битого двух небитых дают. Это закон природы. Маша включила свет и посмотрела на себя в зеркало. Морда вся красная, но в целом – ничего. Могло быть и хуже. Сейчас она возьмет теткиной воды больше, чем та ей определила. Надо сделать примочки и вообще… Маша, чуть пошатываясь, пошла в ванную, и вот там она чуть не заорала в голос.