– Разлепила глаза? – спрашивает бабка. – Не по ешь борща?
0, господи! Зачем они живут?
– Чай есть? – спрашивает Маша.
– Так кипит вода…
– Я про чай! – заводится Маша.
– Вчера ж заваривала… Куда ж он денется? Мы его Не любители…
– Чай пьют свежий, – еще терпеливо и в который раз объясняет Маша.
– Кто тебя такому учил? – сердится бабка. – Баловство это… Без пользы.
– Вы всю жизнь бедные? – спрашивает Маша. Чай она заварила назло крутой и теперь пьет с вишневым вареньем и печеньем.
– Чего это мы бедные? – возмущается бабка. – Не хуже других. Бедных ты не видела… С тридцать третьего не жили голодом… Хлеб всегда был… Картошка… – Бабка задумалась. – После войны стало худо. Ну, думаю, опять будет мор… А дед, как знал, ушел на мелкую шахту… Их тут понакопали… Зарабатывал хорошо, так что хоть деньги ничего не стоили, с голоду уже не померли… Кроликов держали… А когда его завалило, то уже был Хрущев.
– Не было еще Хрущева, – сказал дед, чавкая резиновыми сапогами. – В пятьдесят втором меня завалило, на Троицу…
– Морочишь голову, – ответила бабка. – На Троицу ты себе руку полоснул по пьяному делу, а присыпало тебя уже потом, через два года… У тебя рука уже была скривлена… Говорила тебе – не лазь больше в шахту, не лазь… А ты хохол упертый… Потом мелкие шахты позакрывали, а шурфы пооставили… Чертовы деятели… А бедности не было, нет… Мы как раз, наоборот, хорошо всегда жили.
Маша аж закатывается:
– Это как понимать – хорошо?
– Хорошо! – гордо говорит бабка. – Дом – свой. Огород – свой. По соседям не бегали. Терпеть этого сроду не могла. И поесть, и обуться-одеться…
– Нищие же! – криком кричит Маша. – Вы посмотрите, посмотрите вокруг!
Она зло тычет пальцем в железную кровать с шишками, в комод без ручек, который достался бабке от ее бабки. Господи, сколь ж ему лет? В закопченные чугунки, зеленые кастрюли, в ковер с лебедями, облупившийся за годы послевоенных пятилеток. Сколько раз подвороченный по краям, чтоб спрятать дырки от гвоздей. Ну все рухлядь, все! Просто ничего человеческого, ничего, чтоб не стыдно.
– Ишь какая! – кричит бабка. – Плохо ей! А рожать – так сюда… Что ж тебя в другое, богатое, место
не позвали?
– А у вас тут только рожать да помирать, – засмеялась Маша.
– Да ты что! – всполошилась бабка. – Такое рядом ставишь?
– Именно! – кричала весело Маша. – Именно! Рожать да помирать. А чтоб жить, от вас бечь надо, как от чумы и холеры.
Ближе к зиме, когда бабка уже примерялась к валенкам, мать прислала письмо. «Нюська не здоровается и позорит тебя налево и направо, – писала она. – Боюсь, что ничего у тебя не выйдет».