— Что это все значит?
— Помолчи! Помни условие: говорю только я, а ты слушаешь. И хоть ты ещё не успел на него согласиться, все равно, я считаю его принятым.
— Хорошо…Говори, я буду слушать.
— Возможно, я совсем не вернусь.
Лицо маркиза выразило недоумение:
— Совсем не вернешься?! Почему же совсем? Куда это ты едешь? Зачем? Кто тебя гонит?
— Хватит, перебил его Монтестрюк, — это вовсе не значит, что я сам не хотел бы вернуться, но надо все предвидеть. Вот поэтому я и передаю тебе этот пакет, в котором лежит моя последняя воля.
Ошеломленный маркиз принялся вертеть пакет в руках.
— Боже праведный! Этот молодец толкует о своей смерти, как поэт о сонете! И что же мне делать с этим пакетом, загадчик ты мой?
— Вскроешь его, если через месяц не получишь обо мне известий.
— Э, так долго! Пусть будет двое суток.
— Нет. За такой срок ничего нельзя будет сделать.
— Ну ладно, пусть будет… три дня. У меня же терпение лопнет, пойми.
— Ладно, положим две недели.
— Неделю! Ни минутой больше.
— Раз так, пусть двенадцать дней. Сломав печать, ты узнаешь, куда и зачем я уехал.
— Воображаю, как мне будет жалко, что я не поехал с тобой.
— И это, когда принцесса Мамьяни в Вене? А ты видишь её каждый день? Ты шутишь, маркиз!
— И ты больше ничего не скажешь?
— Нет.
— Вечно упрямый. Ну, делать нечего, подожду.
Накануне Югэ простился с графиней Монлюсон, собиравшейся на следующий день на охоту. Он сообщил ей о своей поездке как о деле, устроенном графом Колиньи, придав ему смысл военного поручения, и простился с Орфизой и с принцессой без малейшего смущения и волнения.
— Мой предок, — утешал он себя, — который спас короля Генриха IV, был бы доволен мной.
Но у Орфизы было иное мнение. Женщины, хоть чуть-чуть избалованные поклонниками, нелегко понимают, как это можно от них уехать. Самая серьезная причина кажется им в этом случае лишь предлогом. И когда Монтестрюк уехал, Орфизой овладела досада. Это то час же заметил Сезар, которые разгадал её чувства по встреченному им довольно ласковому приему. Он решил удвоить свое внимание к ней, стал одеваться ещё пышнее. В вихре развлечений, расточавшихся австрийским двором для своих друзей — французов, он, н конец, смог подумать, что Орфиза слушает его менее рассеянно, чем раньше.
Вскоре графиню Монлюсон уже окружало все, что ещё осталось от блестящей молодежи. Похоже, что ожидание несчастья, которое все считали неизбежным, все более усиливало жажду развлечений. Беспрерывно следовали балы и увеселения; игра за столом шла вовсю
От всего этого граф Шиврю не захотел остаться в стороне. Но нужны были средства; а их-то граф давно порастратил в буре страстей. Пустившись снова играть в карты и кости, он, наконец, проснувшись как-то утром за зеленым столом, обнаружил, что у него ничего не осталось.